Бесы

[426] Возможно, имеется в виду провокационная практика С. Г. Нечаева, который начиная с вес­ны 1869 г. рассылал из Женевы в Россию открытой почтой прокламации и другую агитацион­ную литературу множеству знакомых, малознакомых и совсем не знакомых людей. Эти послания перлюстрировались полицией, корреспонденты Нечаева привлекались на допросы, подверга­лись преследованиям, отправлялись в ссылки. «.Если вы хотите, чтобы из нашего студенчества вырабатывались действительные революционеры, — объяснял свою тактику Нечаев, — старай­тесь вести дело так, чтобы правительство возможно больше сажало их в тюрьмы, вышибало бы навсегда из школы, отправляло бы в ссылку, выбивало бы их из обычной колеи, не давало бы им опомниться, оглушало бы их своими преследованиями, жестокостью, несправедливостью и ту­постью. Только тогда они закалятся в своей ненависти к подлому правительству, к обществу, рав­нодушно взирающему на все его зверства и всю его бесчестность, ко всем тем, кто вместе с прави­тельством и народными угнетателями. Только тогда наше студенчество будет давать настоящих революционеров.» (цит. по: Лурье. С. 63). Об эффективности такой тактики свидетельствуют, например, воспоминания известного деятеля партии эсеров М. А. Натансон, который впервые был арестован в 1869 г. именно как корреспондент Нечаева: «Этот арест определил для меня весь дальнейший мой путь: за первым арестом последовал второй, с Академией все счеты были закончены, за арестом шла ссылка, одна сменялась другой, за ссылкой следовала эмиграция и т. д. вплоть до сегодняшнего дня. Я и сегодня здесь среди вас стою на том самом пути, на который меня бросил Нечаев...» (Революционное движение в 1860-х годах. М., 1932. С. 188).

[427] Шатов здесь (как и ранее в разговоре со Ставрогиным; см.: «.был учитель, вещавший огромные слова, и был ученик, восставший из мертвых») использует символику Нового За­вета, в частности Христовой притчи о сеятеле, где, по разъяснению самого Спасителя, «семя есть слово Божие» (Лк. 8: 8). Семя же, «посеянное на доброй земле, означает слышащего слово и разумеющего, который и бывает плодоносен, так что иной приносит плод во сто крат, иной в шестьдесят, а иной в тридцать» (Мф. 13: 23). Надрыв Шатова прежде всего тем и обу­словлен, что некогда место Христа заместил для него Ставрогин, слово которого было вос­принято им как откровение, но ныне ученик утратил веру в своего учителя.

[428] Любопытно, что эти слова Ставрогина очень близко совпадают с отзывом Н. В. Гоголя о «Бедных людях» Достоевского, сообщенным им в письме А. М. Виельгорской из Генуи от 2/14 мая 1846 г.: «„Бедные люди" я только начал, прочел три страницы и заглянул в середину, чтобы видеть склад и замашку речи нового писателя.» (Гоголь Н. В. Полн. собр. соч.: В 14 т. М., 1952. Т. 13. С. 66). Письмо это не было опубликовано при жизни Достоевского (впервые напечатано: Вестник Европы. 1889. № 11), но писатель вполне мог знать этот отзыв, напри­мер, от В. А. Соллогуба, который был женат на сестре А. М. Виельгорской.

[429] Имеется в виду последнее искушение Христа в пустыне (в изложении евангелиста Мат­фея): «Опять берет Его диавол на весьма высокую гору, и показывает Ему все царства мира и славу их, И говорит Ему: всё это дам Тебе, если падши поклонишься мне. Тогда Иисус го­ворит ему: отойди от Меня, сатана; ибо написано: „Господу Богу твоему покланяйся и Ему одному служи". Тогда оставляет Его диавол, — и се, Ангелы приступили и служили Ему» (Мф. 4: 8-11). У евангелиста Луки это второе искушение Иисуса. В поэме Ивана Карамазо­ва «Великий инквизитор» евангельский эпизод третьего искушения (как, впрочем, и пер­вых двух) развернут в символическую картину, обладающую универсальным религиозно-фи­лософским смыслом (см.: Т. 14. С. 234-235).

[430] Развивая это представление в «Дневнике писателя» 1876 г., Достоевский писал, уже «от себя», выражая свое резко негативное отношение к принятию в 1870 г. Вселенским Ва­тиканским собором догмата о непогрешимости папы: «Что ж, римское католичество и не та­кие повороты проделывало: раз, когда надо было, оно, не задумавшись, продало Христа за земное владение. Провозгласив как догмат, „что христианство на земле удержаться не может без земного владения папы", оно тем самым провозгласило Христа нового, на прежнего не похожего, прельстившегося на третье дьяволово искушение, на царства земные: „Всё сие от­дам тебе, поклонися мне!" О, я слышал горячие возражения на эту мысль; мне возражали, что вера и образ Христов и поныне продолжают еще жить в сердцах множества католиков во всей прежней истине и во всей чистоте. Это несомненно так, но главный источник замутился и от­равлен безвозвратно» (Т. 22. С. 88).