Бесы

[712] Ср. в черновой редакции «Преступления и наказания» характеристику «прогресси­ста», который «сатирические стишки тоже пишет, общественные пороки преследует, пред­рассудки искореняет, от трех рыб, на которых свет стоит, в благородное негодование при­ходит» (Т. 7. С. 52). Поэтическое представление о «трехрыбном основании мира» (Т. 6. С. 161) восходит к древним космогоническим сказаниям. В средневековой литературе («Бе­седа трех святителей», «Иерусалимская беседа») на вопрос: «На чем земля стоит?» — да­ется ответ: «Земля стоит на осьмидесяти китах-рыбах меньших да на трех рыбах больших» (Ашукины. С. 606). Эти книжные представления проникли в народные верования, согласно которым «земля стоит на двух крест-накрест лежащих рыбах или на трех китах. Она была основана на четырех китах, но один из них уже умер, отчего произошел всемирный потоп, а со смертью остальных китов произойдет светопреставление» (Славянскаямифология. С. 341).

[713] Поговорка-насмешка; см. тождественно у Даля: «Метил в ворону, а попал в корову» (Даль. Словарь. Т. 2. С. 371).

[714] В заключительной строчке «Merci» пародируется финал «Довольно»; ср.: «Нет. нет. Довольно. довольно. довольно!» (Тургенев. Соч. Т. 7. С. 231). «Самая замена этих слов троекратным „merci" очень зла в смысле сатиры на французоманию писателя, который стал и по жизни, и по вкусам гораздо более иностранцем, чем русским», — заметил современ­ный Достоевскому критик Е. Л. Марков (Русская речь. 1879. № 6. С. 183).

[715] Полемический отклик на журнальные выступления Д. И. Писарева, в которых критик заявлял о «неизлечимой бесполезности» Бетховена, Рафаэля или Кановы, сравнивая их с «великим поваром Дюссо» и «великим трактирным маркером Тюрей» (см.: Писарев Д. И. Полн. собр. соч.: В 12 т. М., 2004. Т. 8. С. 51; также см.: Т. 6. С. 330; Т. 7. С. 360).

[716] Это глупость в ее самой чистейшей сущности, нечто вроде химического элемента (фр.).

[717] Между прочим (фр.).

[718] Господа! (фр.)

[719] Оливная или оливковая ветвь — символ мира, знак примирения; в античности неизмен­ный атрибут богини мира — Эйрены (греч.) или Паке (рим.). Также ассоциируется с библей­ской маслиновой ветвью, с которой в рассказе о всемирном потопе вернулся в ковчег выпу­щенный Ноем голубь, что было воспринято как знак окончания бедствия и примирения Бога с людьми (см.: Быт. 8: 8-11). По наблюдению В. Н. Алекина, в форме, употребленной в «Бес­ах», сочетание встречается, например, в оде А. Н. Радищева «Вольность»; ср.:

Оливной ветвию венчано, На твердом камени седяй, Безжалостно и хладнонравно, Глухое божество судяй.

(Радищев А. Н. Путешествие из Петербурга в Москву. Вольность. СПб., 1992. С. 125. Сер. «Литературные памятники»).

[720] О генезисе формулы «Пушкин или сапоги?» см. примеч. на с. 91. «Шекспировский» вариант этой дилеммы впервые возник под пером Достоевского в набросках к неосуществ­ленному публицистическому замыслу «Социализм и христианство» (1864): «Социалисты дальше брюха не идут. <.> Они с гордостию в этом признаются: сапоги лучше Шекспира, о бессмертии души стыдно говорить и т. д., и т. д.» (Т. 20. С. 192-193).

[721] Агент-провокатор! (фр.)

[722] В восклицании Степана Трофимовича: «Шекспир и Рафаэль выше освобождения кре­стьян.» — можно видеть отклик на знаменитое место из книги А. И. Герцена «С того бере­га»: «Забота об одних материальных нуждах подавляет способности. <.> Наша цивилиза­ция — цивилизация меньшинства, она только и возможна при большинстве чернорабочих. <.> Я не жалею о двадцати поколениях немцев, потраченных на то, чтоб сделать возмож­ным Гете, и радуюсь, что псковский оброк дал возможность воспитать Пушкина» (Герцен. Т. 6. С. 56). По наблюдению Ю. Д. Левина (Материалы и исследования. Т. 1. С. 121), в сло­вах Степана Трофимовича, несомненно, присутствует связь с элегией И. С. Тургенева «До­вольно»: «Венера Милосская, пожалуй, несомненнее римского права или принципов 89-го года» (Тургенев. Соч. Т. 7. С. 228).