[750] Общая реакция, молниеносно квалифицировавшая начавшийся пожар как поджог и связавшая его с бунтом шпигулинских, обусловлена тем, что призывы к поджогам и организации пожаров были устойчивым мотивом в революционных прокламациях конца 1860-х — начала 1870-х гг. Так, например, в прокламации «Мужичкам и всем простым людям работникам», авторство которой приписывается Н. П. Огареву, читаем: «Надо нам их всех в конец истребить, чтоб и духу их не осталось, чтоб и завестись они не могли опять никак. А для того надо нам, братцы, будет города их жечь. Да выжигать дотла. Да места выжженные вспахивать. В городах простого народа совсем мало живет <.>. А ежели города мы оставлять будем, тогда они в них укрепятся, и с ними нам не справиться. <.> Мы их только огнем и можем пробрать. Как гор одов-то не будет, так им всем передохнуть придется. <.> Надо будет все бумаги огнем спалить, чтобы не было никаких ни указов, ни приказов, чтобы воля была вольная» (цит. по:
[751] Возможно, имеется в виду бесцензурный вариант народной песни «Камаринская», включающий непечатную лексику; см., например:
Ах ты, сукин сын, Комаринский мужик, Заголил штаны, по улице бежит. Он бежит-бежит, попердывает, Свои штаники подергивает.
Но возможно также, что имеется в виду бесцензурная переделка «Камаринской», которая была включена в сборник «Свободные русские песни», напечатанный в конце 1863 г. в Берне. В предисловии, написанном, скорее всего, Н. П. Огаревым, говорилось, что в сборнике соединены «песни наиболее знакомые, наиболее любимые и чаще других раздающиеся в русских свободных кружках». О популярности этого сборника в революционной среде свидетельствуют показания Ф. Ф. Рипмана, привлеченного по нечаевскому делу (см.: Нечаев и неча- евцы. М.; Л., 1931. С. 113). Песня печаталась с пометой в правом верхнем углу
Ах ты, сукин сын, проклятый становой! Во всю прыть бежишь, раздуй тебя горой! Целый стан, поди, как липку ободрал; Ах ты, сукин сын, чтоб черт тебя подрал!
[752] Деталь, допускающая символическое истолкование. Вяч. И. Иванов, интерпретировавший символический смысл образа Хромоножки как воплощение женского начала сокровенного народного бытия, Души Земли русской, мистически связанной с Богородицей, писал: Достоевский «хотел показать, как обижают бесы, в лице Души русской самое Богородицу (отсюда символический эпизод поругания почитаемой иконы), хотя до самих невидимых покровов Ее достигнуть не могут (символ нетронутой серебряной ризы на иконе Пречистой в доме убитой Хромоножки)»
[753] Нарочный — тот, кто послан с каким-нибудь специальным поручением, гонец, курьер.
[754] Согласно месяцесловам 1860-х гг., в конце сентября «светать начинает» в 4 час. 18 мин. (данные для Москвы) (см.: Месяцеслов на 1863 год. СПб., 1863. С. 25). Таким образом, разговор Лизы и Ставрогина происходит в начале шестого часа утра.
<.> Был острый человек, имел душ сотни три.
Четыре. —
Четыреста.
Нет! триста.
В моем календаре...
Всё врут календари.
[756] См. примеч. на с. 460-461. В дополнение к указанию на песню «Как повыше было села Лыскова.» можно также предположить, что Достоевский использует образность «Песни о походе Владимира», принадлежащей перу графа А. К. Толстого и опубликованной в 1869 г. в журнале «Вестник Европы» (№ 9. С. 1-16). Действительно, «ладья» и «кленовые весла» могли попасть в «Бесы» именно отсюда (наблюдение В. Н. Алекина); ср.: Вы, отроки-други, спускайте ладьи,
Трубите дружине к отбою! Кленовые весла берите свои — Уж в Киеве, чаю, поют соловьи И в рощах запахло весною!