Без любви, или Лифт в Преисподнюю

Ай: Так, братцы-сестрички, а ну-ка прекратили свару! О мёртвых – сами знаете правило: или хорошее…

Ой: Да, ничего или правду. Лучше помолчу.

Ёй: Помолчи уж. Иначе ещё какую беду накликаешь.

Ай: Сестрица Ёй, мне тут братец Ой порассказал всего много, просто любопытство разобрало. Может, и ты поведаешь – самый конец, если не затруднит?

Ёй: Отчего ж затруднит?! Пожалуй, не затруднит вовсе.

Ой: В самый раз будет венец терновый примерить.

Ёй: Да что тут долго рассусоливать?! Дело обычное. Натали Борг долго болела: простудилась, подхватив воспаление лёгких, а согреть было некому. Не помогала ни банька парная, ни поленья дубовые в камине, ни коньяк внутрь на пару с братом Серёгой. Было зябко, студёно, стыло. Всё так и леденило изнутри.

Ай: Умерла-таки, бедняжка?

Ёй: Какое-то время спустя её нашли в ванной, до краёв наполненной красной водой, с перерезанными мужниной бритвой венами. Не долго мучилась.

Ой: А недолго – это как?

Ёй: Не надо было, братец Ой, у меня на уроках задачки по законам времени списывать. Надо было самому их решать, тогда и не задавал бы сейчас глупых вопросов. Время, аксиома первая, для каждого течёт по-своему. Для одних оно бежит, а для других коловертит на месте.

Ай: Братцы-сестрички, ну хоть в такой час давайте обойдёмся без прописных истин, а? Ты б, сестрица Ёй, поведала нам лучше: она сама себя, или кто её… ну, там, наследство, рейдеры, происки конкурентов и всё такое?

Ёй: Всякое болтают люди. Не по злобе, думаю, напраслину возводят, но от скуки хулят. Натали порешила сама свести себя со свету божьего этаким кровавым способом. Её время тоже истекло: изжила она себя. И точка. Как жить-то без любви? Ежели не суждено было в один день и час отчалить в мир иной с суженым, так хоть похороненной быть – наедине с любовью своей. Так что чиста я перед тобой, братец Ой, как стёклышко: все грехи свои водицей красной смыла дочиста. Ну а там – нас бог рассудит.

Ай: А что с бизнесом Боргов? Как идут дела, случаем не довелось чего слыхать?

Ёй: Отчего ж нет?! Хотя и вне себя, – так ведь чувствами, а не разумом. Всё видела. Всё слышала. Бизнес быстро пришёл в упадок, а фабрику, пока в цене, брат Серёга по-быстрому продал и деньги успешно пропивает, поминая горькую память…

Ай: Да вот, поди ж, и твою несут. А кто сзади, не подскажешь ли?

Ёй: Да кому ж ещё, как ни мамке с папкой хоронить?! Детишек следом за руки ведут. Мама – старшого внучка, а папа – младшенькую, любимую внученьку. Плачут, безутешные.

Ой: А вон и брат Серёга уже бежит навстречу своей родне.

Ёй: Вишь, уже пошатывается от горя на бегу! Будет теперь метаться от могилы к могилке, горькую рюмочку за упокой одной души – горькую рюмочку за упокой другой, пока сам в один прекрасный день окончательно не упокоится…

Ай: Бедняга. Как же несладко ему?!

Ёй и Ой (в один голос): Братец Ай, гляди-ка – а не твоего ли несут вперёд ногами?!

Эпитафия

____________

Стонет вьюга, плачет вьюга,

Как единственного друга

Провожая в дальний путь.

Всё свернуть с пути готова,

Будто ищет повод снова

На него разок взглянуть

Хоть последний, хоть прощальный,

Улетая в край зеркальный,

Расставаясь навсегда.

Ей на юг уж путь заказан

Свыше принятым указом,

Как сказали провода.

Вот и плачет в узком створе,

Чтоб унять тоску да горе,

Коль настал её черёд.

Мчатся дни навстречу веку,

Память вровень человеку,

А зима сама придёт.

Руслан Милославович Казановских Конец второй

Вообще наш брат ожидает всего на свете, кроме того, что в естественном порядке вещей должно случиться…

И.С. Тургенев. Дневник лишнего человека

Даром что целое поколение рождённых в эти потерянные для счастливой и беззаботной жизни годы злые языки определили для дальнейшей истории горьким и обидным прозвищем – дети перестройки. За место новорождённого в семье Казановских, однако ж, во все времена и при любых обстоятельствах разворачивалась настоящая баталия. Тут не то, что один к десяти, – бери на много порядков выше: за один шанс из миллионов готовы были сшибиться вселенские искатели удачи, помешанные на страсти к земным приключениям.

Оплошность исключалась ещё задолго до подхода счастливого часа, когда розовощёкий голубоглазый бутуз вынырнет из тьмы на свет божий и разразится богатырским криком. Ждали, конечно, мальчика, и имя ему уготовили легендарное – Руслан.

Милославович – по батюшке вышел.

В отличие от своих сверстников, от роду своего Руслан Милославович Казановских не чувствовал себя никому ничем обязанным, ну разве что наоборот: ему были должны за то, что он есть, и он вынужден был смиренно принимать как должное тщание всяких доброхотов. И той кротости своей всегда стыдился, слегка краснея от натуги.