Я рывком затаскиваю пакеты на последние несколько ступеней, ведущих наверх. Пластик беспощадно кусает тыльную сторону пальцев, врезаясь в них. Я крою его трехэтажным матом, резко бормоча непристойности себе под нос и с трудом переводя дыхание. Я проклинаю Эйву за то, что она заставила меня купить все это барахло. Я проклинаю Найджела за то, что пообещал нас подвезти, а затем слился. И проклинаю Марка. Я проклинаю, проклинаю и проклинаю его. Я ненавижу его за то, что он бросил меня, когда я нуждалась в нем больше всего. Я ненавижу его за то, что он не любит меня так же сильно, как я люблю его. Я ненавижу его за то, что он сделал мне детей, позволил мне полюбить то, что я стала мамой, а затем украл у меня все это. Но в основном я проклинаю саму себя за то, что, несмотря на все ужасные события, я все еще люблю его и не знаю, как это исправить.
От самобичевания меня отвлекает сцена, которую я наблюдаю на углу улицы. Я окликаю Эйву, чтобы она тоже посмотрела. Она встает рядом, обвивая рукой мою шею и плечо.
– Ты была права, – радостно произносит она. – В нашем безнадежном старом мире все же осталось еще что-то хорошее.
Мы молча стоим, глядя на молодую бездомную мамочку, которую видели ранее сегодня утром. Женщина с сыном сидят, прижавшись друг к другу и опершись о фонарный столб.
Кто-то отдал им одеяло, и на щеках матери появился небольшой румянец, которого не было утром. Маленький мальчик жадно отпивает свежее молоко из картонной коробки и ест печенье размером почти с его голову. Его мама улыбается и клюет крошки, которые он роняет. Эйва права: в мире еще осталось что-то хорошее, и сегодня я сыграла свою роль в том, чтобы сделать это возможным. Все, чего я хочу, это сделать больше.
Глава двадцать третья