Без приглашения

Мукаш поймал пиджак, не отказался от своего имущества. Меня наградил таким взглядом — зарезать хочет. Не знаю, серьезно или подыгрывал Амине, мне было все равно: чувствовал — без скандала не обойдется.

— Сядьте, Магомед-Расул, — продолжала свою роль Амина. — Теперь вы удовлетворены? Или платье тоже надо переменить? Вам нравится черное, до пят, и чтобы на голове белый каз? У вас хорошо описаны кубачинки, идущие с кувшинами к роднику… Но садитесь же, садитесь! Я женщина — должна стоять перед мужчиной. Не забыла закон шариата. Не-ет, не забыла. Всеми силами борюсь с этими законами и буду бороться. Буду! — Она стегала словами. Тихо. Убежденно. Вежливо. — А нельзя ли вас попросить считать меня не даргинкой? Вообразите, что перед вами не Амина, а Нина, москвичка. Вам будет легче, мне — свободнее…

Я замотал головой:

— Нет, нет, нет!

— Почему «нет»? — закричали со всех сторон.

— Браво, Амина! — услышал я голос Талалая.

— Народы Кавказа берегут своих девушек. Никому не отдают, — нашелся я и с надеждой глянул на Аскера. Он чуть улыбался, чем-то был доволен, но чем, кем — я не мог понять. Так он ни слова и не сказал. Пришлось самому выкручиваться. — Народы Кавказа, — продолжал я назидательно, — а вы к ним принадлежите, Амина Алиевна, берегут честь своих девушек, их чистоту, их своеобразие!

Она грустно посмотрела:

— Люблю ваши книжки, Магомед-Расул, думала — вы писатель. Оказывается, только учитель, завуч. Наверно, хороший завуч…

Сказала и отвернулась. Нарочно. Как бы потеряла ко мне интерес. Тогда я, скрывая растерянность, взял тон старшего:

— Так, девушка, нельзя…

Она посмотрела через плечо:

— Что нельзя, мужчина?

Сжимая кулаки в карманах, я спокойно сказал:

— Вы начали, бросили. Обвинили, что испортил вам жизнь, проронили слово, что где-то и что-то о вас писал. Себя ведете непоследовательно, скандально. Меня ставите в смешное положение…

Я еще хотел сказать ей, что категорически протестую: совершенно ясно, что, делая из моей повести сценарий, она допустила непозволительные вольности, что все это противозаконно. Могу ей простить только потому, что она ребенок — невоспитанный, испорченный…

Она меня опередила:

— Так вот оно что. Ставлю в смешное положение? Вас? А я-то вообразила, что вы умеете понимать с полуслова. Готова изложить шире. Но раньше прошу запомнить: после сегодняшней встречи я утратила интерес и к вам, и к вашей повести. И к сценарию тоже… Вы смотрите вопросительно… Тут еще кое-кто спрашивал, какова моя роль, какое отношение имею к сценарию. В общем-то это никого не должно интересовать. Обсуждение происходит не по моему желанию…

Она говорила жестко, четко, но нельзя было не заметить, что дается это ей огромным напряжением. Дрожащей рукой потянулась за стаканом:

— Нет, нет, только не вина. Глоток воды… — Она через силу улыбнулась. — Я, конечно, неопытна и… увлекаюсь. Очень захотелось сценарий… Было нелепое желание: напишу и положу на стол министру — вместо заявления, как объяснительную записку, как чистую правду… Мне потом… В общем надо мной посмеялись: министры такого не читают. Но ведь в кино-то ходят… Ну ладно, еще два слова к вам, Магомед-Расул: в повести «Жизнь не ждет» мне понравился образ Кавсарат — молодой учительницы, попавшей в дальний аул. Зачем только вы ее сделали такой некультурной, плаксивой? Хорошо, что задорная, порывистая. Хорошо, что искренне любит детей. Главное в ней — ловит душевные порывы, жадно ищет таланты. Молодая. Не скрывает своей молодости. С детьми — как подруга. Обычно считается, что педагог обязан показывать себя солидным, добиваться уважения, любви бояться. В десятом классе мы вместе с учениками по косточкам разобрали вашу повесть: ругали, хвалили. Чтение сверх программы. Мы обсуждали Расула Гамзатова «Мой Дагестан» и Ахмедхана Абу-Бакара «Снежные люди». Мы читали и обсуждали стихи. Мы даже иностранную литературу — такие вещи, как «Над пропастью во ржи» Сэлинджера и «Женщину в песках» японского писателя… писателя…

— Кобэ, — подсказал Костя Богатеев.

Она его поблагодарила кивком головы и как ни в чем не бывало говорила дальше:

— …Мы прочитали «Женщину в песках» Кобо Абэ и «День сардины» Сида Чаплина… Но вот когда меня выгоняли — а выгоняли меня за многие проступки, — в тот день на педсовете выступил наш завуч — точь-в-точь ваш Башир Ахмедович. Он меня за Сэлинджера не ругал, не мог выговорить эту фамилию. За вашу повесть, Магомед-Расул, сильно ругал: нельзя читать детям. Он меня обозвал именем вашей героини Кавсарат, думая этим оскорбить. Я рассмеялась ему в лицо. А позднее, на досуге, загорелась мыслью написать пьесу или киносценарий. И мне повезло: в Москве встретила человека, думала, что повезло… Теперь не хочу, не надо мне сценария… Кажется, все?.. Ах да, вы сказали, что поставила вас в смешное положение. Что ж, Магомед-Расул, по-моему, несчастным могут сделать человека и обстоятельства и люди. Смешным человек делает себя сам!

*