Без приглашения

До этого момента записал все, как было, не пощадил себя. Дальше короткий провал: слишком все было шумно. Что-то я Амине ответил, на меня зашикали: понятно, что хорошего сказать не мог. Назвал дерзкой девчонкой, может быть, сказал другие слова, но за пределы приличия не вышел.

Аскер прошептал мне в ухо:

— Как-кая чертовка, а! Ты слушай, слушай. Что ни слово — находка. Я полблокнота исписал… Она еще, подожди, и для рыжего Яшки припасла. Ох, и выдаст! — Он потер руки и крякнул, предвкушая удовольствие.

В словах Аскера заключалась серьезная мысль: смотреть надо, слушать, впитывать. И оставаться холодным наблюдателем. Так советовал, помнится, Антон Павлович Чехов…

Винский принял позу гордой насмешливости. Амина ему поклонилась. Нисколько не кривляясь, а так, как кланяются, желая поблагодарить.

— Была вашей ученицей, верила вам… Вы собирались изложить товарищам суть спора. Я это сделаю короче. Час поздний, вы слишком темпераментны, пылки, драматургичны…

— Очень лестно из ваших уст слышать…

— Тем лучше. Но я уже не к вам обращаюсь, а ко всем, кому мы испортили вечер своими литературными упражнениями… Сценарий не закончен. И все-таки скажу. Спор произошел вот из-за чего. В основу мы взяли мой перевод повести Магомед-Расула…

Винский подсказал:

— Подстрочник!

— Да, можно сказать, подстрочник. Изложение. Но речь пойдет о споре двух соавторов. Я хотела правды. Была противницей какого бы то ни было сочинительства. Судьба Кавсарат из повести Магомед-Расула в начале с моей не схожа. Кавсарат аульчанка, я — городская. У нее была мама, я — с ранних лет сирота, воспитывалась у дяди и тети. У Кавсарат жених — студент и тоже горец, житель дальнего аула, мой бывший жених — научный работник, городской, очень важный. Это вы знаете из сценария. Но главное — увидела, какая страшная философия заключена в словах милой Зулейхи. После ее криков и слез я в ужас пришла, оставаться в городе не могла и уехала в аул.

— Так це ж не очерк, — пробурчал Талалай.

— Я убеждал, объяснял, — прорвался Винский. — Глупо тащиться за фактами, за документальной верностью…

— Короче… — продолжала Амина, и Винский под ее взглядом осекся, — короче говоря, начало сценария — это почти подлинная история моей неудавшейся свадьбы. Я поняла, каков Хасбулат… Но — никаких пощечин. Никому пощечины я не давала и давать не собиралась, жизненной основы в этом нет…

— Есть, есть! — ликующим голосом заорал Винский.

— Замолчите! — Амина топнула ногой.

— Ах, лапочка! — Винский рассмеялся. — Как вы хорошеете в гневе. Ребята, слушайте: мы были в тупике, маялись, не хватало действия. Драма без действия — манная кашка. Разговоры, обличения — зритель плюнет и уйдет…

— И вы придумали пощечину. А я не согласилась… Хватит, Яков Александрович! Пусть товарищи нас рассудят.

Поднялся Костя Богатеев. Сказал мягко, но убежденно:

— Социалистический реализм не исключает гиперболы. Но… «Пощечина», пожалуй, выражает не ту идею. Переведите в план лирической драмы «Любовь учительницы» — вот кассовое название. Любой театр…

— Та хай йому бис! — перебил Талалай. — «Пощечина» — це добре…

И тут пронзительно свистнул Шара Шараев.

— Шайбу, шай-бу! — в Москве он пристрастился к хоккею.

— Со мной был случай, — рассказал Аскер. — Редакторша прочитала рукопись романа: «Скучно, пресно, читатель ищет в горском романе мести, ударов кинжала». Я ответил: «Наш народ мал. Если на каждом шагу убивать, резать — сколько нас останется?»

Все как будто перешло на мирные рельсы. Кто-то стал уговаривать Амину не бросать работу. Она сказала, что подумает. Гости понемногу собирались расходиться. Хозяйка мило улыбалась.

Винский мрачно молчал, бросая исподлобья взгляды на Аскера.

— Ладно, пусть по-вашему. Пусть «Любовь учительницы», черт, дьявол. — Он взял свой объемистый портфель и двинулся было к двери. — Так что ж, Амина Алиевна, — спросил он домашним, спокойным голосом, — будем продолжать работу? Над «Любовью учительницы». Но только, разумеется, без обид и всяких глупостей…

— Нет, не смогу привыкнуть к вашим мгновенным переходам, к вашей резкости. Вы одаренный, вы добрый, так много для меня сделали. Но почему вас тянет на грубость и… на пошлость? Если…

Ах, как рыжая гора задымилась, заклокотала:

— Все слышали?.. Да ну ее к дьяволу! Капризная скандалистка, поборница современности и свободы! Знаете, почему обзывает пошляком?.. — Амина попыталась ускользнуть, он ухватил ее за руку. — Других обвиняете в пережитках… Нет уж, если ведете себя вольно, танцуете, гуляете — почему боитесь естественных поступков, нормальных слов? Из-за вашего ханжества я не смог привести главный довод в защиту своей позиции. Расскажите, как вы дали пощечину. И как я обрадовался. Как ваша пощечина осветила замысел, дала название повести… Не хотите, не станете? Ну и молчите. А вы, ребята, все слушайте! Пошлость вот в чем. В самый трудный момент, когда не знали, как повернуть вещь, Амина стояла у окна, задумчивая, милая. Я не удержался: обнял, поцеловал. И получил хорошую затрещину. И сверкнула искра, явилась идея, киноповесть стала на ноги. Я обрадовался…