Без приглашения

Тут хорошо молчать. Но Яшка… Он беспрерывно фаршировал меня шуточками, песенками; деловыми и грустными, практичными и бессмысленными до нелепости сведениями, открывая картины неведомой мне жизни — борьбы, страданий, радости. И все это у него называлось литературой, и он ее любил, бешено за нее дрался… Да, так получалось, что Рыжий Яшка, по-другому Яков Александрович Винский, тридцатитрехлетний, поднимающийся талант, ежедневно борется, страстно борется. Он искренний, он подлинный… Но ведь без хитростей никак нельзя. Кто не поймет механики успеха, не примет во внимание мелочей, ничего не добьется.

А при чем тут Амина? Зачем мы совершили налет на ее жилище? Ночной налет.

Объяснив мне все, он внезапно раскис. Долго и протяжно зевал, показывая все тридцать два зуба. И вдруг кинул на скамью свой необъятный портфель и свалился, как подрубленный. Человек, который никогда не спит, захрапел, выпуская время от времени не то горлом, не то носом жизнерадостные гудочки. Ну, зрелище! Огромное, закутанное в оранжевый дождевик тело. Впрочем, довольно шумное.

А я медленно переваривал тот винегрет, которым он до отказа меня наполнил.

Соблазнительно передать все его же словами. Но, черт его взял, и серьезное он калечил хохмами, актерскими ужимками. Попробую отжать, рассмотреть сухое вещество. Вы отжимали когда-нибудь мякоть арбуза? Остается тончайшее волокно, легкое, дырявое. Однако… сладкая водица отдельно от волокна тоже не напиток. Выжимать арбуз не имеет смысла.

Сухое вещество Винского, сухое его существо, а точнее говоря — сущность этого человека. Какова она? На фоне Кремля, и гостиницы «Россия», и Москвы-реки, в самом центре столицы?

*

Неожиданно к нам подкатил милицейский мотоцикл.

— Пьяный? Эй, браток, помогай! Ну, верзила — такого в коляску не засунешь.

— Спит, — сказал я, — нисколько не пьян.

— Рассказывай, да и спать тут не положено. — Один из сержантов подошел к Винскому, стал трясти плечо: — Ну, покажись!

— Не сплю, а думаю! — четко и ясно прозвучал голос Винского. Он повернулся, сел: — Шпрехен зи дейч? Парле ву франсе? Ду ю спик инглиш? Ха-ха-ха! — Он поднялся во весь свой могучий рост. — Мы здесь любуемся, переживаем красоты…

— Значит, умеешь и по-русски?

— А я посчитал, что иностранцы вы. Приняли меня за безработного.

— Неужели трезвый? — с разочарованием проговорил второй сержант.

— Перед лицом власти трезвею мгновенно. Меня опьянила величественность пейзажа…

— Предъявите документы… Так, так… Да у вас все в порядке. Почему не ночуете дома?

— Это, положим, вас не касается. Но по-дружески готов поделиться: лично принадлежащую мне комнату оккупировали жена и теща. Меняю обеих на одну хорошенькую, работящую, способную готовить и стирать.

Сержант влез на заднее седло, застучал мотор, мотоцикл стронулся с места. Винский негромко крикнул:

— Алло, друзья! Есть дело. — Мотоцикл приостановился. — Явите божескую милость, выселите к чертовой бабушке мою тещу. Она тунеядка… — Мотоцикл двинулся дальше. — Она не прописана, — заверещал Винский не своим голосом. — Гостит больше года. Убереги меня, родная милиция, от кровопролития! — в безысходной тоске тянул он руки в сторону милицейского мотоцикла. Его оранжевый дождевик напоминал одеяние буддийского монаха.

Стоило милиционерам скрыться за углом, Винский деловито потянулся, заскрипел могучими костями и произнес:

— Физзарядка обывателя. — Постоял в раздумье, глянул на часы: — Ого! Пять минут шестого. — Отойдя несколько шагов, повернулся, помахал рукой: — Жди! Жрать хочу. Сил нет, как хочу жрать. Универсальность развития не спасает от голода…

Да, так было, и мы еще к этому вернемся.

*

Черт его знает, а вдруг он все-таки хороший мужик, стоящий парень?

Уместно вспомнить, что одну из книг, которую перевел этот Винский, «Факел над бездной» Курбана Хазретова, я читал. Перевод добротный, пожалуй, что даже строгий, ритмически выдержанный. Винский рассказывал, как переводит, что значит для него перевод:

— Надо найти ритмический ключ, тогда можно прямо диктовать. Огромную роль играет акцент; я диктую с акцентом — нахожу строй фразы… Не люблю эту работу. Кормушка неплохая, но имя исчезает, никто и никогда о нас, переводчиках с национальных языков, путного слова не скажет. Если схалтуришь, напортачишь — критики тут как тут…

Нет, так не выйдет. По лоскуткам Винского не соберешь. В самом начале, как только уселись на этой скамье, — он закричал, застонал, как от резкой боли:

— Бедная девочка: пришла и увидела, что все до последней бумажки исчезло. Сколько надежд возлагала, прыгала от радости… — Он сделал глаза безумными: — Идем! Сейчас же идем к ней… Она гуманна, все поймет, все простит… Ха-ха-ха, ты, я вижу, поверил. Святая простота! Видел, как она сейчас приплясывала от удовольствия. Смотри, смотри, как шла.

Винский схватил портфель и… преобразился. Застучали каблучки, взлетела сумочка, откуда-то в нем явилась легкость, но шаржированная, карикатурная. Он изобразил Амину мечтательной провинциалочкой, пустенькой, самонадеянной. Он встал в позу и заговорил ее голосом: