Читаем Без приглашения полностью

— «Люблю ваши книжки, Магомед-Расул. Думала, вы писатель. Оказывается, только учитель, завуч. Наверно, хороший завуч…» Да она тебя ни во что не ставит. Вообще не способна уважать кого бы то ни было. А ты, хоть и зовешься именем пророка, на самом деле христосик: вижу, вижу — готов бежать за ней, лишь бы вернуть в лоно горской непорочности… Вот так-то, друг милый! Я ведь тоже в нее поверил. Не в ту Амину, которую видишь ты в ней, а в современную, бойкую, сильную, высокоодаренную. Ах, Магомед, Магомед, сколько времени, сколько сил я на нее потратил. Как рады мы открыть подлинный талант. Ты знаешь десятую долю настоящей Амины. Она литературна до кончиков ногтей. Она истинно интеллигентна. В те полтора месяца, что пробыла в Москве, впитывала все с жадностью губки. Я таскался за ней по музеям и выставкам, по театрам. Мы облазили все московские соборы и Оружейную палату, ездили в Троице-Сергиевскую лавру, чтобы услышать торжественное богослужение и увидеть патриарха Алексия… Ты — Магомед, а знаешь, где находится в Москве магометанская мечеть? Я для Амины пробовал в справочном узнать, но там на такие вопросы не отвечают. Нашел, нашел. Входил для нее внутрь, все разглядывал, прислушивался, запоминал: ведь женщинам вход в мечеть запрещен…

— Зачем ей?! — воскликнул я чуть не с возмущением.

— Как так «зачем»? Готовит себя к серьезной писательской деятельности. Мы с ней летали на вертолете, катались по каналу на «Ракете», были в цирке, в зоопарке и в мастерских модерных художников. И при этом почтя ежедневно работали. Не меньше четырех часов. И она еще успевала бегать в министерство: желает, видите ли, попасть на прием только к министру, заместители не устраивают…

— Ну, объясни толком! — взмолился я. — Для чего приехала, о чем хлопочет? Выгнали — это и она сказала, и Мукаш. За что? Конкретно?

— Выгнали не выгнали, незачем ей возвращаться! Она должна стать профессиональной писательницей. Литература — истинное ее призвание. Выгнали из педагогов — так тем и лучше. Уже опубликовала сама и с моей помощью шесть стихотворений… До знакомства со мной два, а при моем содействии еще четыре. Я дрался за нее, доказывал, декламировал, стучал кулаком. Станет, станет Амина москвичкой! Прописку берусь устроить. Фиктивный брак — и все в порядке. Мало, что ли, хороших ребят…

— Что ты мелешь? Глупые шутки!

— Нет человека серьезнее, чем я сейчас… У Амины одна беда — какие-то свои идейки. Тысячу раз повторил: сюжет, сюжет — основа всего, бог, царь и воинское начальство. Материал, жизненные наблюдения — все на службу сюжету! Есть свое, пережитое — гони сюда! Публика охотно жует черный хлеб жизни. Но, вгрызаясь в буханку, ищет запеченную внутри жемчужину сюжета. Лирика — чудо, поэта слушают… десять пятнадцать минут. Повесть, киноповесть, пьеса…

— А почему киноповесть, а не просто сценарий?

— Учись жизни, чудачок! Ты для того и в столице. Учись, парень! Ни один профессор тебе механику не преподнесет. Киноповесть вот что такое: написанный порядочным языком сценарий. Настолько порядочным, чтобы можно было тиснуть в журнале. Но сюжет — обязательно острый, лучше всего детективный, — дай-подай, хоть кровь из носу! Это ж не настоящая проза, видал, на пачках бумаги пишут «Потребительская»? Есть, мой дорогой, и потребительская литература. Без нее журналы чахнут…

— Все-таки не пойму — не лучше ли отнести на студию сценарий?

— Готовый? Да ты с луны свалился. Какой же уважающий себя сценарист придет на «Мосфильм» или на любую другую кинофабрику со сценарием, написанным без договора, без аванса? Так поступают дилетанты, а их презирают. Их творения именуют самотеком, сплавляют внештатным консультантам — злым, как осенние мухи, сценаристам-неудачникам. Намерен писать киносценарий — сочини заявку, а еще лучше либретто. Тащи в сценарную мастерскую. Одна из многих заявок может прийтись по вкусу режиссеру. Потом…

— А киноповесть?

— Э, брат, тут дело другое. Это ж проза. Да ты что, и вправду беби? А еще член Союза писателей. Напечатали в журнале, — значит, твой труд апробирован, ты в цене! Милый, с Винским не пропадешь. Мы выбросили в надлежащую волну княжну Мери…

— Амину так называешь?

— А почему бы и нет? Помнишь, в киноповести у нее прозвище «Смерть Печорину». Это из жизни. Действительно такая. Слишком даже такая.

— Влюбилась в тебя?

— Точнее бы работал — тогда б не сорвалась. Я нетерпелив. Да ты сам, если не рыба и не ящерица, пусти в ход воображение, все поймешь. Девушка с тобой в одной комнате. Представляешь? Да ведь она сочтет себя оскорбленной, если не предпримешь хотя бы робкой попытки. А я рыжий — что в переводе с древнего санскрита означает «пылкий». Кумекаешь в санскрите? У меня мама была портнихой, в отрочестве я не мог оставаться спокойным даже наедине с манекеном…

— Манекен не влепит пощечину?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Том II
Том II

Юрий Фельзен (Николай Бернгардович Фрейденштейн, 1894–1943) вошел в историю литературы русской эмиграции как прозаик, критик и публицист, в чьем творчестве эстетические и философские предпосылки романа Марселя Пруста «В поисках утраченного времени» оригинально сплелись с наследием русской классической литературы.Фельзен принадлежал к младшему литературному поколению первой волны эмиграции, которое не успело сказать свое слово в России, художественно сложившись лишь за рубежом. Один из самых известных и оригинальных писателей «Парижской школы» эмигрантской словесности, Фельзен исчез из литературного обихода в русскоязычном рассеянии после Второй мировой войны по нескольким причинам. Отправив писателя в газовую камеру, немцы и их пособники сделали всё, чтобы уничтожить и память о нем – архив Фельзена исчез после ареста. Другой причиной является эстетический вызов, который проходит через художественную прозу Фельзена, отталкивающую искателей легкого чтения экспериментальным отказом от сюжетности в пользу установки на подробный психологический анализ и затрудненный синтаксис. «Книги Фельзена писаны "для немногих", – отмечал Георгий Адамович, добавляя однако: – Кто захочет в его произведения вчитаться, тот согласится, что в них есть поэтическое видение и психологическое открытие. Ни с какими другими книгами спутать их нельзя…»Насильственная смерть не позволила Фельзену закончить главный литературный проект – неопрустианский «роман с писателем», представляющий собой психологический роман-эпопею о творческом созревании русского писателя-эмигранта. Настоящее издание является первой попыткой познакомить российского читателя с творчеством и критической мыслью Юрия Фельзена в полном объеме.

Леонид Ливак , Николай Гаврилович Чернышевский , Юрий Фельзен

Публицистика / Проза / Советская классическая проза
Чистая вода
Чистая вода

«Как молоды мы были, как искренне любили, как верили в себя…» Вознесенский, Евтушенко, споры о главном, «…уберите Ленина с денег»! Середина 70-х годов, СССР. Столы заказов, очереди, дефицит, мясо на рынках, картошка там же, рыбные дни в столовых. Застой, культ Брежнева, канун вторжения в Афганистан, готовится третья волна интеллектуальной эмиграции. Валерий Дашевский рисует свою картину «страны, которую мы потеряли». Его герой — парень только что с институтской скамьи, сделавший свой выбор в духе героев Георгий Владимова («Три минуты молчания») в пользу позиции жизненной состоятельности и пожелавший «делать дело», по-мужски, спокойно и без затей. Его девиз: цельность и целeустремленность. Попав по распределению в «осиное гнездо», на станцию горводопровода с обычными для того времени проблемами, он не бежит, а остается драться; тут и производственный конфликт и настоящая любовь, и личная драма мужчины, возмужавшего без отца…Книга проложила автору дорогу в большую литературу и предопределила судьбу, обычную для СССР его времени.

Валерий Дашевский , Валерий Львович Дашевский , Николай Максимович Ольков , Рой Якобсен

Проза / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Прочее / Современная проза