Без приглашения

— Мне уже Амина растолковала: горянка горцу давать пощечину не решается. Рискует получить сдачи? Ну, а моя личность девические пощечины не то что выдерживает — горячат, как шпоры скакуна. Тут другое. Пощечина явилась катализатором, детонатором, критической массой; высвободилась огромная энергия.

— Брось! — я заговорил его языком. — Брось, Яшка! Скажи — попытался, да не вышло.

Он кинул быстрый взгляд:

— По-честному? Не-ет, не во вкусе. Личико, глазки — то, что и надо. Фигурка?.. Как тебе сказать? Ножки подгуляли — чем выше, тем тоньше… Учти, между прочим, — девяносто процентов наших мужчин обожают полных. И только пять процентов… очень полных. Ха-ха-ха!

— Заткнись!

Я разозлился, хотел уйти. Он меня усадил.

— Ладно тебе, ей-богу! Как маленький… Давай с этим кончать. — Он сделал лицо значительным. Помолчал. Положил руку на плечо. — Перейдем к делам. Пора! Как оценишь такое предложение: вместе закончим «Пощечину». Альянс неплохой. У тебя, кстати, в общежитии комната…

— Из-за того, что комната, зовешь в соавторы?

— Водишь, какая штука. Без Амины я бы твоей повести не знал. Познакомился, посидел в кафе. Она как раз была с твоей книгой. То, се — застольный разговор. Рассказала содержание. Я с лету сообразил: сюжет тянет на сценарий. Узнал, что в Москве у нее длинные хлопоты, понял, что деньги нужны позарез. Думаю: «Попробовать, что ли, заказать ей подстрочник? Расход не дюже велик. Что-что, а перевод мне закажут… Надо бы, конечно, разведать в издательстве — мне бы там сказали, что ты здесь, на курсах. Ну, а с другой стороны — пусть бы даже мне и сообщили, что автор в Москве. Подстрочника все равно нет. Ладно, растолковал девчонке, что это такое. Она обрадовалась заработку. Представляешь: что ни день — стала выдавать страниц по двадцать. Почерк школьный, перепечатывать не надо. Стилистически чисто. Это ж клад! И сверх того подкидывает из собственной биографии. Там — Кавсарат, здесь Амина. Судьбы схожи. Эх, была не была! «Давайте, — предлагаю, — сработаем на пару киноповесть!» Видел бы, что с девкой стало! Капли пила. Оказалось — у нее зуд: со студенческих лет мечтает о кино. Все, что могла раздобыть в Махачкале, — все советские, итальянские, американские киносценарии, которые у нас печатают, знает назубок. Но практически — куда идти, с кем говорить? — она, конечно, знать не может…

Я его перебил:

— А комната?

— Что комната?

— Ты ж соавтора берешь с комнатой…

— Ну… ты, я смотрю, проник. К тому же и комната у нее была. Муж и жена, вагонные проводники на линии Москва — Махачкала, сдают приезжим дагестанцам… — Заметив, как на него смотрю, он осекся. — Э-эх, думаешь — дурачок Винский, из-за комнаты готов на соавторство. Но ведь я не с кем попало. Ты пойми — поэты могут творить и на улице. Прозаику подай тишину, изолированное помещение, письменный стол. Так? А у меня скоро год катастрофа: приехала теща из Пензы. Существует, милый, стародавняя истина: «Если б не было квартиры — не достигли бы осанны ни Гомеры, ни Шекспиры и ни Ги де Мопассаны…» Так-то! По рукам, что ли? Здесь, в портфеле, и подстрочник, и начало киноповести, и черновик продолжения. Мы с тобой обтяпаем это дело за месяц, худо-бедно — за полтора… Шесть тысяч, имей в виду, не валяются… Не набиваюсь… Но… когда одумаешься и прискачешь, поздно будет.

— А что Амина?

— Господи, господи, ты ж сам писатель, знаешь всю меру случайности, лотерейности нашей жизни… За нее меньше всего волнуйся. Если не глухой — слышал, что я сказал: бросим княжну не в набежавшую, а в надлежащую волну. Не утопим — пустим плавать. И на той, надлежащей, волне она поднимется и выше тебя, и выше меня. Хоть и святая, но довольно-таки напористая святая! Я, я ее открыл. Закрывать не собираюсь. Пусть в драматурги не годится — поэтесса уже есть, верно? Переводчица-подстрочникистка при всех обстоятельствах! Кроме того, на киностудии помреж мой личный друг. Но главное для Амины Булатовой — литература. Мечтает печататься регулярно. Помогу. Поможем! «Страсть печататься — благородная страсть». На этом держатся наш групком, все московские групкомы. Я Амине еще не сказал — давно подготавливаю своих коллег. Амину Булатову мы примем! Будет, будет А. Булатова членом московского групкома литераторов!

Что-то мне стало нехорошо от этого разговора. Винский серьезно говорил. И серьезно гордился тем, что хотел Амину облагодетельствовать. Она, помнится, его добрым назвала…

Я его остановил. Не возражал, ни о чем не расспрашивал. Хотя плохо еще представлял, что это за групком и какую судьбу он готовит Амине. Просто больше слушать не мог.

— Яков Александрович! — попросил я. — Если можно…

— Устал?

— Да нет, не в том дело…

— Я понимаю, — сказал он. — Слишком много? Да?

— Слишком, — сказал я.

— Ну вот что… — Он начал судорожно зевать. — Я прилягу, а ты подумай…

…Он мгновенно заснул. Проспал минут пятнадцать. Потом, помните, подъехал милицейский мотоцикл. Винский поболтал с сержантами; они уехали, он меня спросил:

— Подумал? Насчет шести тысяч взвесил?

Я сказал:

— Не будет шести тысяч. У меня, во всяком случае…