Дорога кажется особенно долгой. Я втайне завидую школьникам, которые толпой стоят на перекрёстке, шумят, толкаются… Это ученики какой-то из государственных школ, где обучение бесплатное, куда ходят пешком или ездят на велосипедах, потому что материальное состояние родителей не позволяет даже взять такси. У них помятая форма, портфели испачканы чернилами, но они смеются так, как будто они счастливей всех на свете.
Заметив, что монохромный шофёр смотрит на меня в зеркало, я отвожу взгляд в другую сторону и делаю вид, что мне безразлично происходящее на тротуаре. К тому моменту, как мы сворачиваем к академии, подобные персонажи с улиц пропадают. Это элитный район, по тротуарам прогуливаются дамы с дорогими собаками, асфальт вылизан и вычищен так, что можно ходить без обуви. Самый безрадостный вид изо всех возможных!
Монохромный шофёр открывает передо мной дверцу, я вылезаю из машины, забираю портфель и иду в академию, и всё это в полном молчании. Я вздыхаю и думаю, что это будет долгий, долгий день…
Рутина разбавляется внеочередным тестом. Я перекидываю в пальцах карандаш и пытаюсь вспомнить, какую формулу нужно использовать. Преподаватель мерно ходит по аудитории, следя, чтобы никто не списывал, но это формальность. Я открываю рабочую тетрадь и листаю её в поисках нужного решения, шорох слышен по всему классу. Преподаватель останавливается и многозначительно смотрит на меня. Раскрытая тетрадь лежит под моей рукой, но он ничего не может мне сделать, ведь я член студенческого совета, а в нашей компетенции практически всё, в том числе и финансирование учительских премий. Ему ничего не остаётся, как идти дальше, а я продолжаю листать тетрадь, пока не нахожу нужную страницу и не переписываю оттуда решение. Думаю, сегодня стоит покаяться перед остальными членами совета, что я опять воспользовался своим положением на уроке. Ещё одна формальность…
В громкоговорителе щёлкает, объявляют, что сегодня после обеда будет медосмотр, так что нас просят не задерживаться и приходить в медпункт по объявленному графику. Члены совета идут первыми. Обследование занимает всего пятнадцать минут, в личную карточку ставится штамп и вписывается рекомендация.
До звонка ещё минут двадцать, я забегаю в уборную, чтобы потом не отвлекаться. У подоконника крючатся несколько третьекурсников.
— Чем это вы тут заняты? — считаю нужным спросить я. Это сборище явно глумится над уставом, и раз уж я состою в студенческом совете…
— Будешь? — Они пропускают меня к подоконнику, и я вижу рассыпанный на вырванном из тетради листочке белый порошок.
— Кокаин? — Я не удивлён, подобными вещами тут многие балуются.
Но я отказываюсь. Я уже пробовал наркотики, и меня это ничуть не впечатлило. Так что я делаю им замечание, предупреждаю насчёт возможных санкций и запираюсь в кабинке, чтобы сделать свои дела. Они пыхтят там, чихают, хихикают и спорят об очерёдности. Разумеется, я не собираюсь сдавать их совету. Я прекрасно знаю, что у председателя такая же проблема: он частенько балуется препаратами, чтобы снять напряжение. Это небольшое отступление от устава держится в большом секрете от руководства, потому что помогает студентам справляться со стрессами. О том, откуда на территории закрытой академии появляется кокаин, говорить не принято, но я догадываюсь, что ниточки ведут именно к председателю, ведь его семья владеет самым большим в стране фармакологическим производством.
После занятий я отправляюсь в кабинет студенческого совета. Остальные уже собрались, секретарь раскладывает распечатанные заранее бюллетени. Нужно обсудить наш бюджет и решить, какая из спортивных команд будет участвовать в спортивном празднике. Я слушаю вполуха. Председатель дёргает очки и зачитывает поступившие предложения, от его голоса меня клонит в сон, но я стараюсь держаться. Потом начинается обсуждение, я только механически тяну руку, когда требуется проголосовать. Я не интересуюсь спортивными мероприятиями и плохо себе представляю, чем команда гандболистов отличается от ватерполистов и почему стоит отправить именно её. Наконец председатель объявляет результат голосования, секретарь заносит решение в протокол, и можно расходиться.
Машина уже ждёт меня, Сугуру сидит на капоте. Судя по количеству окурков возле колеса, он уже давно меня ждёт. Я довольно улыбаюсь: на этот раз ему пришлось ждать, а не наоборот! Шофёр замечает меня и поднимается, чтобы открыть дверцу. В машине пахнет лекарствами, я приоткрываю окно, чтобы запах выветрился.
— Что у дантиста делал?
— Пломбу поставили. — В зеркало видно, как Сугуру приподнимает верхнюю губу и показывает на левый верхний ряд зубов.
— Это всё из-за чупа-чупсов, — резюмирую я. — У тебя есть, кстати?
— Есть, но мне ещё час ничего нельзя…
— Дай мне.
— Нетушки.
— Что? — Я ошеломлён, потому что он мне отказал.
— Не хочу завидовать, глядя, как ты ешь, так что сегодня обойдёмся без сладкого.
— Бу-у… — презрительно отзываюсь я, но его ничуть не волнует мой надутый вид. Нет смысла это продолжать, и я говорю: — Отвези меня в город.