Я прикрываю глаза и, нащупав его руки, перекладываю их к себе на шею. Я глупый, мне нужно было просто попросить его об этом, тогда ничего бы не случилось. Сугуру принимает мои правила, и его руки слегка сжимают мне шею. Он делает это именно так, как мне и хотелось. Сердце заходится стуком, виски наполняются кровью, и я очень остро реагирую на секс. Мне кажется, что мой анус чувствителен как никогда, и трение твёрдого ствола о мышцы приводит меня в полный восторг.
Я кладу ладони на руки шофёра, поглаживаю их, заставляя его сжать пальцы чуть сильнее, и почти кончаю от удовольствия. Сугуру часто дышит, и его бёдра быстро движутся в такт дыханию. Мой сфинктер слабо подёргивается, пытаясь сжать его член, но он движется быстро, и мои мышцы просто скользят вокруг него, наливаясь жаром и сладкой болью.
— Если хочешь, можешь кончить в меня, я не против, — шепчу я, замечая, что он старается сдержать оргазм.
Сугуру разжимает руки, его голова оказывается на моём плече, и я чувствую, как в меня вливается горячая струйка. Я всем телом чувствую его дрожь, а потом его рука протискивается между нами, и я почти кричу от накатывающего удовольствия: он делает так, что я кончаю в два счёта.
И мы долго лежим так, сплетённые, склеенные, задыхающиеся от ощущений, и никто не хочет сделать первого движения, чтобы нарушить этот порочный баланс.
— Мицуру…
— Что? — отзываюсь я.
— Прости, что ударил.
Я почти забыл об этом. Его слова должны вернуть меня в реальность, но мне не особенно-то и хочется.
— Никогда больше так не делай… — бормочу я.
— Ты тоже, — возражает он, и комната снова наполняется молчанием.
Возможно, Сугуру позволит мне остаться здесь на всю ночь. Мне бы не хотелось сегодня оставаться одному.
====== Глава 2 ======
Перед началом занятий куратор говорит, что у нас новый студент. Немного странно, что он переводится в середине семестра, но наверняка из какой-нибудь престижной академии. Я видел его фото в журнале: сын «алмазного короля» Сугисаки, учился за границей, кажется, в Англии. На нём до сих пор его старая форма, волосы выстрижены на манер английских денди, часы с золотым браслетом блестят на запястье. Своим видом он нарушил как минимум три правила, и я как член совета непременно должен сделать ему замечание. Все ждут именно этого, даже куратор посматривает на меня, прежде чем предложить новенькому занять его место, но я делаю вид, что ничего подобного не замечаю: подождёт до перерыва.
Но пара начинается не с проверки заданий, а с раздачи приглашений на так называемый «родительский день». Я озадаченно смотрю на бланк и не совсем понимаю, что с ним делать. Отец вряд ли это мероприятие посетит: он был в академии всего раз, когда устраивал меня сюда, да и нет необходимости в его визитах, я прекрасно справляюсь сам… А вот теперь этот родительский день!
Я настолько огорошен этим, что забываю о новеньком. А он, едва звенит звонок, неожиданно сам ко мне подходит.
— Привет! — говорит он и, кажется, нарочито произносит слова с акцентом, чтобы подчеркнуть своё обучение за границей. — Ты ведь Тораяма?
— И? — Я не слишком доволен тем, что он ко мне подошёл, тем более все смотрят на нас и ждут, чтобы я сделал-таки ему замечание, а у меня голова забита этим родительским днём.
— Ты мне нравишься, — строя мне глазки, говорит Сугисаки.
Я невольно добавляю это нарушение к остальным и спрашиваю:
— Мы с тобой знакомы всего полчаса, как же ты можешь говорить такое?
— Ну как же! Ведь у наших отцов совместный бизнес, — возражает он, — так что и мы должны подружиться.
— Хм? — Я изгибаю бровь и краем глаза смотрю на одногруппников, они начинают подхихикивать, потому что знают, что ко мне с подобными подкатами лезть не стит. — Допустим, я тебе нравлюсь. И что же тебе во мне нравится?
Сугисаки определённо теряется, но тут же спохватывается:
— Глаза. Они ведь у тебя такие!
— Какие?
Шепотки и хохот становятся громче. Сугисаки сердито смотрит в ту сторону, откуда они доносятся, потом поворачивается ко мне и мямлит:
— Ну… они… зелёные.
Пожалуй, больше он не знает, что сказать, и я начинаю думать, что его «признание» — это всего лишь повод сблизиться с наследником Тораямы (он ведь именно с этой фразы начал). Я жду ещё немного, потом говорю:
— А, тогда, конечно, всё понятно, раз они зелёные.
— И что ты мне на это скажешь? — Сугисаки ободряется и — совершенно зря.
— На самом деле, как член студенческого совета, я тебе много что хочу сказать. — Я откладываю книгу и оценивающе смотрю на него. — Во-первых, носить чужую форму запрещено. Во-вторых, обрати внимание на то, как подстрижены студенты. В-третьих, аксессуары тоже запрещены. Если тебе необходимы часы, они должны выглядеть так. — Я сдвигаю рукав и показываю ему свои часы. — А если тебе хотелось похвастаться, то делай это во внеурочное время. В общем, у тебя есть время до завтра, чтобы всё исправить. Если нет — мне придётся сделать тебе взыскание.
К концу моей речи лицо Сугисаки вытягивается. А я ещё добавляю:
— И да, насчёт твоего предложения: подобные отношения запрещены уставом.