Без зла

Не хочу никого пугать и морализировать. Хочу поделиться опытом и попросить наставников юных отроков и отроковиц, стремящихся в семинарии готовить их к тому, что великолепное знание устава, успехи в гомилетике, пятёрка по церковному пению и дирижированию — это не всё. Этого мало для того, чтобы достойно жить, хорошо служить и быть добрым пастырем и приличным регентом. Расскажите им, что «два в плоть едину» — это не один день в белом платье с фатой и не волнительно-таинственный день хиротонии. Это большой-пребольшой путь, идя вместе по которому должно быть нестрашно оказаться и в чистом поле, где, разложив антиминс вместе, едиными усты и единым сердцем послужить Богу. Вместе читать утреннее и вечернее правило, не прячась в соседней комнате от своей второй половины, для которой это лишь скучный и непонятный обряд, а не образ жизни.

И жаль, что мне, восемнадцатилетней студентке, никто об этом не рассказал в своё время. А надо было.

Баритон мой женился. На регентше из Питера, воспитаннице регентского класса. Служат вместе в пригороде. Он служит и читает, она поёт, а сын четырёх лет кадило подаёт.

Несколько слов о паломничествах

Некоторым моим друзьям кажется, что я большая любительница паломничать по святым местам и истово там молиться. Это, увы, не так. Молиться предпочитаю в глубоком одиночестве, а места, где собирается чуть больше, чем трое, желала бы обходить стороной, но, увы, не получается. Не то, чтобы я мизантроп, но... Да. Я мизантроп. Простите, это, видимо, какое-то отклонение, но уж что выросло, то выросло. А, возможно, это просто профессиональная регентская деформация, ничего уж с этим не поделать.

Только не поймите меня превратно, пожалуйста. Я не злюсь, не раздражаюсь и не впадаю в ипохондрию при виде толпы, вовсе нет. Мне просто везде смешно. Глаз мой устроен, как перископ, он вращается, как совиная голова, по всем направлениям и подмечает вещи, на которые нормальный человек и внимания не обратит, а я замечу и начинаю внутренне безудержно веселиться, грешница окаянная.

И ведь нет противоядия никакого этой смешливости. Иногда кажется, что кто-то специально подбрасывает мне все эти ситуации, чтобы я вдруг не вообразила себя молитвенницей великой и не съехала умом своим скудным с катушек окончательно.

Ну так вот. Во время своего питерского визита попадаю чудесным образом в Александро-Свирский монастырь. Уж куда не чаяла, как говорится. Приехали мы туда с подругой и впервые в жизни понимаю — моё место. По всем признакам. Хотя, где я и где монастыри, казалось бы. Захожу и не верю глазам своим. Никакого торжища, никаких палаток со сбитнями и прочими ярмарочными кулебяками, никаких платков в пайетках и продаж именных кирпичей. Всё строго, покойно и геометрически выверено. Паломники и туристы — и те какие-то другие, не заполошные и безмолвные. Вокруг северная, строгая, ещё не пробудившаяся природа. В общем, всё канонично и так, как надо (в моём скромном понимании). Ничто не отвлекает от сугубых молитв и прочего вознесения в выси горние. Душа моя воспела аллилуйю трижды, и степенно пошагали мы с подругой в сторону храма, где покоятся самые удивительные, в плане сохранности и чудотворений, мощи преподобного Александра Свирского.

Страшно хотелось есть, и мы, метрах в ста от стен монастыря, прикупили в лавке пару пирожков с капустой, и зачем-то я схватила мешочек белых сухарей с красивой наклейкой, изображающей главный монастырский храм. Просто сухарики, просто их насушили в монастырской печи. Для подкрепления страннических измождённых тел. Погрызть в дороге. Не освящённые и не «благословленные», как ни странно.

В храме выяснилось, что на службу мы опоздали. И мощи уже не откроют. Нет, к ним можно приложиться, конечно, раку никто не унесёт и не спрячет, но вот открывать её никто не будет. Пригорюнились мы, конечно, но... где наша не пропадала. «Просите и откроют вам». Начинаю озираться в поисках мужчин в рясах и подрясниках с целью подойти и расплакаться, мол: «Не местные мы, из самой Сибири на пару часов приехали к преподобному Александру, откройте, пожалуйста, мощи странницам, Христа ради, очень надо».