Без зла

— Готово! — в предбанник вошёл ювелир, — принимай работу!

— Спасибо! Спасибо, вы меня от верной смерти спасли! — Алексей потянулся за кошельком.

— Отставить! — рявкнул золотых дел мастер. — Ей спасибо говори, не взялся бы для кого другого. Собирайтесь, а то Шереметьево вас не примет. Свет, сумку захвати, я там собрал кой-чего в дорогу вам. Чтоб веселее ехать было.

Быстро собрались, прыгнули в машину и понеслись. Телефон Алексея разрывался от звонков брата, костерившего его на все лады.

— Да брось ты оправдываться уже, успеем мы к самолету, — оборачивается таксист.

Игоревна выуживает из сумки, собранной заботливым ювелиром, запотевшую бутылку медовухи и бутылку «вишнёвки». Бутерброды с мясом и салом. Игоревна, не найдя в сумке стакана, пьёт из горлышка «за знакомство, за встречу», закусывает. И в одно мгновение всё исчезает. Темно.

Игоревна летит и летит по какому-то страшному чёрному тоннелю, пытается кричать, но пересохший рот не открывается и даже сип не срывается с её обескровленных губ. Она пытается пошевелиться, но тщетно. Отдельно от тела она чувствует одну из своих рук, но определить, правая или левая, не может. Ладонь неопознанной руки обретает чувствительность и Игоревна ощущает тепло, потихоньку начинает шевелить бесчувственными ещё, словно отмороженными, пальцами, пальцы путаются в чём-то упруго-лохматом. Возвращается обоняние, и в нос просачивается противный запах чего-то жарко-нутряного, знакомого, но неопределимого.

«Так, — мозг Игоревны начинает функционировать вслед за конечностью. — Танцы, кольцо, ювелир, баня, дорога в аэропорт... А-а-а-а, Божечка, миленький, за что? Авария! Мы попали в аварию! Господи, где я?! Я в реанимации или я умерла?! Судя по вони и шерсти под рукой, я уже в аду... Господи, прости меня, Господи, я не хочу в ад, я домой хочу! Аааыууу...» И тут безмолвный крик переходит в настоящий мирской сиплый вой. Игоревна распахивает глаза и начинает орать уже хорошим мужицким басом. В глаза ей смотрит чёрт. Настоящий бородатый чёрт. «Ооу, сгинь, нечистая морда, я была хорошей девочкой!» Тут до Игоревны доходит, что глаза-то уже вовсю смотрят, а руки с ногами вовсю шевелятся.

Нечистым, ожидающим Игоревну у дверей ада, оказался её любимый эрдель Мирон, которого сутки никто не выгуливал и который был готов прикинуться хоть кем, лишь бы его вывели на двор. Преддверием преисподней — прихожая в квартире Игоревны, где на икеевском коврике «Добро пожаловать» она мирно почивала, пока пёс не разбудил её.

Постанывая и подвывая, Игоревна встала на четвереньки и неловкими скачками двинулась в сторону кухни. Рот изнутри превратился в муфельную печь, которую забыли отключить.

Проползая мимо огромного, в полный рост зеркала в прихожей, Игоревна намеренно отвернулась, чтобы не умереть со страху уже по-настоящему. Беда настигла её, когда она ценой невероятных усилий пыталась подтянуться на столешнице для того, чтобы принять вертикальное положение. Выведя подбородок в положение «на планку», Светлана нос к носу столкнулась со своим искаженным отражением в зеркальном металлическом чайнике. Крикнув чайкой, Игоревна ушла под стол. В углу, не узнающий свою добропорядочную хозяйку, присев и трясясь от ужаса, интеллигентная собака Мирон изливала из себя суточную лужу на ламинат цвета «морозная свежесть». На столешнице, подтянувшись с десятой попытки, Игоревна обнаружила записку. «Света, спасибо за всё». «Всё» было подчёркнуто двумя размашистыми линиями и оставляло для одинокой женщины большой простор для раздумий.

Трое суток отходила Игоревна от внутреннего позора, а потом всё подзабылось и уладилось. Иногда она вспоминала обаятельного и улыбчивого Алексея, но это было всё так, несерьёзно и немного стыдно.

Через полгода Игоревну повысили и перевели в главное управление анализировать финансы уже на более высоком уровне. На приём к генеральному директору планово вызвали ещё нескольких ведущих специалистов, с которыми Игоревна в приёмной ожидала аудиенции. Директор, как это и водится у начальствующих, задерживался. Через полчаса ожиданий она вышла «на минутку попудрить щёчки». Место для припудривания находилось в конце коридора, куда Игоревна и рванула, чтобы не пропустить приезд генерального. Быстро заскочила в открытую дверь, закрылась изнутри.

— Женщина, это мужской туалет! Женский напротив!

У навесного писсуара стоял Алексей...

— Игоревна! Ты?! А-а-а! Стой! Стой, я сказал! Не уходи!

Игоревна, вырвав ручку «с мясом», одним прыжком перескочила в «дамский зал», забыв, зачем она I уда шла.

— Светка, открывай! Открывай, я сказал! У меня пять минут, люди ждут!

И голове Игоревны огненными всполохами метались слова записки «спасибо за Всё», сердце тарабанило перфоратором, вышибая рёбра.

— Игоревна, я сейчас дверь выломаю, выходи! — тихо прошипел в дверной косяк Алексей.

— Сломает, — уныло подумала Светка.

И вышла.

— Свет, ты как здесь очутилась?! Свет, ты только не убегай, я тебя прошу. У меня встреча сейчас, минут на тридцать, не больше, ты подожди в приемной, секретарь тебе чай-кофе подаст. Не уходи, Свет, ладно?