Читаем Безгрешное сладострастие речи полностью

Недуг, поразивший все мироздание, одолевает и героя, и он впадает в многовековую спячку – так объясняется его столь запоздалый выход на арену истории. Во время болезни кентавр, действительно, попадает в плен косных стихий: вначале зарастает травами, затем каменеет, потом «конница вод берет его в плен», и, попав в море, он «превращается в рыжие волны». Однако внутри себя герой пребывает «весь в своем вечном стремлении, как крутящийся ураган», и этот смерч воли его «вырывает <…> из плена стихий и короткохвостой земной мысли» (с. 5).

Проспавший много веков в лесу, кентавр приходит в город и попадает в какое-то немецкое неопределенно-старинное и вместе с тем почти современное мироустройство, в котором говорят по телефону и ходят поезда. За время спячки кентавра глобальные проблемы лишь усугубились.

Измена в городе. В конце июня, к вечеру, кентавр, наконец, видит «город, над которым воздух колебался, разделяясь огромными пластами»; это Херренрейх, что означает «царство господ». Ему говорят, что здесь было великое восстание, в котором победили городские низы. Однако атмосфера в Херренрейхе такая, что непохоже, будто здесь победила революция и воцарилась вольность:

«И что же я увидел?» – спрашивает себя герой, наверняка чтобы освежить в памяти читателя описание другого города, в котором кругом измена. Ср. симптоматически сходную интонацию в рассказе Бабеля «Письмо»: «И что же мы увидали в городе Майкопе? Мы увидали, что тыл никак не сочувствует фронту и в ем повсюду измена <…>»[175].

Итак, что же увидел герой? «В городе была беготня, грязь, сутолока, голод, и я напрасно искал последствий великого дела» (с. 12). В Херренрейхе не видно лиц и не слышно голосов: «Все люди казались беглецами, и спины их вздрагивали, и головы ныряли в тень» (там же). Женщины наглы и грубы. «Среди них затерялись несколько мужчин, ищущих любви, сип страсти вырывался изнутри их ребер, вогнутых вековым согбением, и они смеялись застывшим смехом. И я сказал себе: „поздно пришла свобода, она нашла только эти трупы…“» (с. 13).

Лишь у двоих людей «в лице <…> мысль и дерзость». Кентавру говорят: «Это Реттих[176] и Бледе[177] – толкователи новых истин», он сомневается, не лжецы ли они, но получает хитрый ответ: «Заметь, верховой: все, кто носит плоские шляпы, верны народу» (с. 11). Эти двое – «наемные крикуны», они «кричат на площадях против собственности и в пользу добрых нравов». Реттих вопит «так, что под скулами у него образовались провалы, рот разодрался, щеки обвисли тряпичными складками, а глаза погасли. Таковы были во все времена лица наемных крикунов, добровольных глашатаев лжи» (с. 13) – модель Бромлей здесь, без всякого сомнения, это образцовое для экспрессионизма произведение: «Крик» Э. Мунка (1893). Еще одна деталь кажется тоже взятой с этой картины – это небо над Херренрейхом, «над которым воздух колебался, разделяясь огромными пластами» (с. 7) – в точности как на картине Мунка, где небо изображено как несливающиеся цветовые пласты, что автор, видимо, понял как иконический знак раздора и разлада в мире.

Заговор. Случайно подслушав ночной разговор, кентавр узнает, что верхи – низложенный государь и его двоюродный брат Рейнеке – замышляют заговор против восставшего народа. Возглавляет его человек по имени Рюбе[178]:

«Мне показалось, что голова говорившего растет лбом из туловища, настолько круто было искривление его щек с перегибом к левому плечу; затылок лежал у ключицы, и подбородок торчал вверх; на виду у всех адамово яблоко играло под нижней частью широкой бороды.

Благодаря этому прирожденному уродству он мог никогда не смотреть ни в чьи глаза» (с. 9).

Персонаж в точности списан с одного из уродов Босха.

Кентавр хочет помочь повстанцам и приходит во дворец, к новым правителям города – как он думает, к народной власти, – чтобы поведать им об опасности.

Их зовут Шауфус («смотринога») и Хартнекигер («твердошей»). Они сидят в ратуше в огромных наушниках, блокирующих слух. Хартнекигер никогда не выходит наружу, пьет, ест и умывается, не отрываясь от работы, а распоряжения диктует во сне. Шауфус думает о пяти вещах зараз и слышит глазами. Разумеется, такое управление неэффективно. Правители ничего толком не понимают и отсылают героя жаловаться к тому самому Рюбе Косоглавому, которого он видел ночью: оказывается, что Рюбе не только возглавляет заговор против восставшего народа, но и является одним из главарей победивших повстанцев, он богат и влиятелен – иначе говоря, кентавру пришлось бы жаловаться Рюбе на Рюбе. Между тем новые власти посылают кентавра регистрироваться:

«Тут я прошел в дверь напротив. Меня подвергли испытанию на резвость, осмотрели сплетенную мною сеть и зарегистрировали как кровную скаковую лошадь, способную к ручному труду. Так вступил я под охрану трудовых законов страны. Впрочем, рыбак, которому я услужал, тотчас же меня выгнал, как только увидел мое удостоверение» (с. 17).

Перейти на страницу:

Все книги серии Критика и эссеистика

Моя жизнь
Моя жизнь

Марсель Райх-Раницкий (р. 1920) — один из наиболее влиятельных литературных критиков Германии, обозреватель крупнейших газет, ведущий популярных литературных передач на телевидении, автор РјРЅРѕРіРёС… статей и книг о немецкой литературе. Р' воспоминаниях автор, еврей по национальности, рассказывает о своем детстве сначала в Польше, а затем в Германии, о депортации, о Варшавском гетто, где погибли его родители, а ему чудом удалось выжить, об эмиграции из социалистической Польши в Западную Германию и своей карьере литературного критика. Он размышляет о жизни, о еврейском вопросе и немецкой вине, о литературе и театре, о людях, с которыми пришлось общаться. Читатель найдет здесь любопытные штрихи к портретам РјРЅРѕРіРёС… известных немецких писателей (Р".Белль, Р".Грасс, Р

Марсель Райх-Раницкий

Биографии и Мемуары / Документальное
Гнезда русской культуры (кружок и семья)
Гнезда русской культуры (кружок и семья)

Развитие литературы и культуры обычно рассматривается как деятельность отдельных ее представителей – нередко в русле определенного направления, школы, течения, стиля и т. д. Если же заходит речь о «личных» связях, то подразумеваются преимущественно взаимовлияние и преемственность или же, напротив, борьба и полемика. Но существуют и другие, более сложные формы общности. Для России в первой половине XIX века это прежде всего кружок и семья. В рамках этих объединений также важен фактор влияния или полемики, равно как и принадлежность к направлению. Однако не меньшее значение имеют факторы ежедневного личного общения, дружеских и родственных связей, порою интимных, любовных отношений. В книге представлены кружок Н. Станкевича, из которого вышли такие замечательные деятели как В. Белинский, М. Бакунин, В. Красов, И. Клюшников, Т. Грановский, а также такое оригинальное явление как семья Аксаковых, породившая самобытного писателя С.Т. Аксакова, ярких поэтов, критиков и публицистов К. и И. Аксаковых. С ней были связаны многие деятели русской культуры.

Юрий Владимирович Манн

Критика / Документальное
Об Илье Эренбурге (Книги. Люди. Страны)
Об Илье Эренбурге (Книги. Люди. Страны)

В книгу историка русской литературы и политической жизни XX века Бориса Фрезинского вошли работы последних двадцати лет, посвященные жизни и творчеству Ильи Эренбурга (1891–1967) — поэта, прозаика, публициста, мемуариста и общественного деятеля.В первой части речь идет о книгах Эренбурга, об их пути от замысла до издания. Вторую часть «Лица» открывает работа о взаимоотношениях поэта и писателя Ильи Эренбурга с его погибшим в Гражданскую войну кузеном художником Ильей Эренбургом, об их пересечениях и спорах в России и во Франции. Герои других работ этой части — знаменитые русские литераторы: поэты (от В. Брюсова до Б. Слуцкого), прозаик Е. Замятин, ученый-славист Р. Якобсон, критик и диссидент А. Синявский — с ними Илью Эренбурга связывало дружеское общение в разные времена. Третья часть — о жизни Эренбурга в странах любимой им Европы, о его путешествиях и дружбе с европейскими писателями, поэтами, художниками…Все сюжеты книги рассматриваются в контексте политической и литературной жизни России и мира 1910–1960-х годов, основаны на многолетних разысканиях в государственных и частных архивах и вводят в научный оборот большой свод новых документов.

Борис Фрезинский , Борис Яковлевич Фрезинский

Биографии и Мемуары / История / Литературоведение / Политика / Образование и наука / Документальное

Похожие книги

Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде
Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде

Сборник исследований, подготовленных на архивных материалах, посвящен описанию истории ряда институций культуры Ленинграда и прежде всего ее завершения в эпоху, традиционно именуемую «великим переломом» от нэпа к сталинизму (конец 1920-х — первая половина 1930-х годов). Это Институт истории искусств (Зубовский), кооперативное издательство «Время», секция переводчиков при Ленинградском отделении Союза писателей, а также журнал «Литературная учеба». Эволюция и конец институций культуры представлены как судьбы отдельных лиц, поколений, социальных групп, как эволюция их речи. Исследовательская оптика, объединяющая представленные в сборнике статьи, настроена на микромасштаб, интерес к фигурам второго и третьего плана, к риторике и прагматике архивных документов, в том числе официальных, к подробной, вплоть до подневной, реконструкции событий.

Валерий Юрьевич Вьюгин , Ксения Андреевна Кумпан , Мария Эммануиловна Маликова , Татьяна Алексеевна Кукушкина

Литературоведение