Читаем Безгрешное сладострастие речи полностью

Этот гротескный эпизод прозрачно адресован новой советской бюрократии, многочисленной и абсурдной, – тема, хорошо знакомая тогдашнему читателю хотя бы по «Дьяволиаде» Булгакова. Совершенно понятен и рыбак, опасающийся нанимать зарегистрированных работников, – кому нужны неприятности?..

Выслеживая двуликого Рюбе, чтобы убить, кентавр встречает развратную и жадную женщину, по имени Августа Лидерлих[179], и влюбляется в нее. Но ею увлечен и Рюбе: он подкармливает бедствующую Августу, стремясь купить ее любовь, а она расчетливо пользуется его услугами, держа его на расстоянии. Августа использует и кентавра, который нанимается к ней в услужение и получает кличку «Любимчик».

Из-за своей страсти к Августе герой, собиравшийся убить предателя народа, сам попадает в его сети. Заговорщики-монархисты во главе с Рюбе знают от самого кентавра, что он умеет призывать стихии и говорить с ними, и хотят, чтобы он вызвал эти природные силы им в помощь.

Дельта реки, где лагерем расположились повстанцы – трудовой люд, смолильщики кораблей, – недоступна для карательных войск соседей, вызванных заговорщиками. Войска прибыли на баржах и кораблях и уже находятся на подступах к городу, но доступ в дельту им преграждает мост. Повстанцы сковали мост цепями, чтобы его нельзя было развести. Августа, работая на Рюбе, пытается заставить влюбленного в нее героя вызвать бурю, чтобы обрушить мост и открыть доступ войскам.

Среди повстанцев есть женщина, которой кентавр по душе. Августа ревнует его к ней или изображает ревнивицу: якобы она хочет обрушить мост, по которому он ходит к другой женщине. Опьяненный этими словами, влюбленный кентавр идет на встречу со своим давним приятелем – Восточным ветром.

Стихии. Кентавр отправляется в лес, но тот ополчается на него, потому что кентавр готов предать народ, а в этом повествовании и народ понимается как одна из стихий. Кусты стегают кентавра, сучки колют, как колдуна в «Страшной мести» у Гоголя. Вырвавшись из леса, герой вскачь пускается через поле, переходит на рысь:

«Тут восточный ветер пыхнул на опушке, и стал рядом со мной, и пошел, руки за спину, и так нес свой подол, полный трещоток; вот это был действительно хороший музыкант. На лице его виднелась одна только длинная пасть, так как глаза были узки и задуты под самую бровь, щеки и шея были, как у хорошего стеклодува. Я любил его крепко и сказал ему: „Хочу сговориться с тобой насчет вечера среды, если ты никуда не отозван“. И он пыхнул и кивнул, я дал ему заказ на завтра, и мы расстались» (с. 41).

Выполнив просьбу Августы, кентавр делает ей предложение. Но она отвечает отказом: ведь он не что иное, как лошадь. В это самое время Восточный,

«подобравши с земли свой подол, помчался к реке, гремя всеми своими полотнищами. Заиграли трещотки. Плотовые канаты напружились; Восточный разрыл в воде большие ямы и погнал воду к заграждению моста с такой силой, что приподнял снизу плоты, и они показали всю свою подшивку, унизанную бочками, и бочки торчали вверх дном, и ливень пробил их днища, и еще раз Восточный взодрал мост кверху, цепь визжит и режет, а молния за молнией садят в цепь, и вот одна, длинная-длинная, дернула из тучи, как огненный ствол, и впаялась в железо, мост стал горой и разошелся, и тут оба его конца бились до последней щепы» (с. 43).

Мост снесен, проход открыт, в дельту врывается баржа с оружием, за ней идет флот с войсками, в порту резня: бунтари разгромлены – и все это по вине героя. Августа говорит:

«– Весь город был, как гнилой орех, никто не защищал свободы <…>.

– Так кто же здесь хотел свободы и когда?

– Никто и никогда, – сказала Августа. – Хотели хлеба и покоя, все обман» (с. 44–45).

Так кентавр оказывается пособником верхов. Вскоре его призывают во дворец, куда возвращается свергнутая было королевская семья Лебенсланг[180].

Реставрация. С особым ядовитым сарказмом автор описывает попытку реставрации власти богатых. Бывшее королевское семейство – злобная истеричка королева, слабоумные дети и сентиментальный государь – вернулись во дворец.

«Во дворце не успели исправить провода, и торжество произошло в небольшой гостиной, так как не хватало ламп. Обед был плохой <…> Семейство государя наелось фаршированной репы <…> Ее величество, бедная Литти, еще не очнулась и помнила одно: под страхом смерти всего семейства нельзя ни разу завизжать. У младшего ее, Кельблейна[181], рожденного в крысином убежище, выпадал язык, и принцесса Кисхен[182] вправляла его ноготком обратно» (с. 47).

Реставрация происходит в виде фарса:

Перейти на страницу:

Все книги серии Критика и эссеистика

Моя жизнь
Моя жизнь

Марсель Райх-Раницкий (р. 1920) — один из наиболее влиятельных литературных критиков Германии, обозреватель крупнейших газет, ведущий популярных литературных передач на телевидении, автор РјРЅРѕРіРёС… статей и книг о немецкой литературе. Р' воспоминаниях автор, еврей по национальности, рассказывает о своем детстве сначала в Польше, а затем в Германии, о депортации, о Варшавском гетто, где погибли его родители, а ему чудом удалось выжить, об эмиграции из социалистической Польши в Западную Германию и своей карьере литературного критика. Он размышляет о жизни, о еврейском вопросе и немецкой вине, о литературе и театре, о людях, с которыми пришлось общаться. Читатель найдет здесь любопытные штрихи к портретам РјРЅРѕРіРёС… известных немецких писателей (Р".Белль, Р".Грасс, Р

Марсель Райх-Раницкий

Биографии и Мемуары / Документальное
Гнезда русской культуры (кружок и семья)
Гнезда русской культуры (кружок и семья)

Развитие литературы и культуры обычно рассматривается как деятельность отдельных ее представителей – нередко в русле определенного направления, школы, течения, стиля и т. д. Если же заходит речь о «личных» связях, то подразумеваются преимущественно взаимовлияние и преемственность или же, напротив, борьба и полемика. Но существуют и другие, более сложные формы общности. Для России в первой половине XIX века это прежде всего кружок и семья. В рамках этих объединений также важен фактор влияния или полемики, равно как и принадлежность к направлению. Однако не меньшее значение имеют факторы ежедневного личного общения, дружеских и родственных связей, порою интимных, любовных отношений. В книге представлены кружок Н. Станкевича, из которого вышли такие замечательные деятели как В. Белинский, М. Бакунин, В. Красов, И. Клюшников, Т. Грановский, а также такое оригинальное явление как семья Аксаковых, породившая самобытного писателя С.Т. Аксакова, ярких поэтов, критиков и публицистов К. и И. Аксаковых. С ней были связаны многие деятели русской культуры.

Юрий Владимирович Манн

Критика / Документальное
Об Илье Эренбурге (Книги. Люди. Страны)
Об Илье Эренбурге (Книги. Люди. Страны)

В книгу историка русской литературы и политической жизни XX века Бориса Фрезинского вошли работы последних двадцати лет, посвященные жизни и творчеству Ильи Эренбурга (1891–1967) — поэта, прозаика, публициста, мемуариста и общественного деятеля.В первой части речь идет о книгах Эренбурга, об их пути от замысла до издания. Вторую часть «Лица» открывает работа о взаимоотношениях поэта и писателя Ильи Эренбурга с его погибшим в Гражданскую войну кузеном художником Ильей Эренбургом, об их пересечениях и спорах в России и во Франции. Герои других работ этой части — знаменитые русские литераторы: поэты (от В. Брюсова до Б. Слуцкого), прозаик Е. Замятин, ученый-славист Р. Якобсон, критик и диссидент А. Синявский — с ними Илью Эренбурга связывало дружеское общение в разные времена. Третья часть — о жизни Эренбурга в странах любимой им Европы, о его путешествиях и дружбе с европейскими писателями, поэтами, художниками…Все сюжеты книги рассматриваются в контексте политической и литературной жизни России и мира 1910–1960-х годов, основаны на многолетних разысканиях в государственных и частных архивах и вводят в научный оборот большой свод новых документов.

Борис Фрезинский , Борис Яковлевич Фрезинский

Биографии и Мемуары / История / Литературоведение / Политика / Образование и наука / Документальное

Похожие книги

Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде
Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде

Сборник исследований, подготовленных на архивных материалах, посвящен описанию истории ряда институций культуры Ленинграда и прежде всего ее завершения в эпоху, традиционно именуемую «великим переломом» от нэпа к сталинизму (конец 1920-х — первая половина 1930-х годов). Это Институт истории искусств (Зубовский), кооперативное издательство «Время», секция переводчиков при Ленинградском отделении Союза писателей, а также журнал «Литературная учеба». Эволюция и конец институций культуры представлены как судьбы отдельных лиц, поколений, социальных групп, как эволюция их речи. Исследовательская оптика, объединяющая представленные в сборнике статьи, настроена на микромасштаб, интерес к фигурам второго и третьего плана, к риторике и прагматике архивных документов, в том числе официальных, к подробной, вплоть до подневной, реконструкции событий.

Валерий Юрьевич Вьюгин , Ксения Андреевна Кумпан , Мария Эммануиловна Маликова , Татьяна Алексеевна Кукушкина

Литературоведение