Безгрешное сладострастие речи

Весной, в апреле, герой просыпается. Во время спячки его пытался убить Рюбе, но Рейнеке вылечил. Кентавра призывает Августа, устраивает ему страшную сцену ревности и сообщает, что на дельте у него родился сын. Тейфельпферда отводят к роженице:

«Увидев то, что мне было нужно, я стал смеяться. Сначала длинным ржанием. Потом заливаясь все выше – так я был счастлив. Солома подстила разлетелась, и ребенок, дрогнув спинкой, поднялся на четыре копыта. Я упер ладони в свои бока и гудел смехом: он был рыжим, как червонная пыль. Выше конской грудки детское тело колебалось упруго и неустойчиво, но голова, стойком торчавшая на слабых плечах, светилась проступающей рыжиной» (с. 75).

Герой хохочет от счастья. Повстанцы велят ему исправить то, что он сделал: «Призови четыре ветра, и пусть они выметут дочиста западный Херренейх» (с. 75). Кентавр боится, что ветры его убьют. «Возьми сына и выйди с ним на перекресток, пусть убьют вас обоих» (с. 76). Он берет ребенка в поле на перекресток дорог: «И вдруг незнакомый ветер тихо прошел мимо, а другой коснулся волос на макушке моего ребенка, и третий обнял меня, пропустивши руку в мои лохмотья, но я не верил в прощение» (там же). Ветры начинают дуть. Все животные и птицы оставляют город и уходят в Дельту, а люди по большаку идут в соседний город. На следующий день Тейфельспферд издает приказ всем покинуть город.

«Лишь те, кто не боится голода, упорного труда, потери имущества и не слишком дорожит жизнью, вправе остаться в черте города до выяснения их личности <…> Подписано: правление дельты, смолильщики, котельщики, огородники, швецы и прочие цеховые мастера и бывший королевский драгун Либлинг Тейфельспферд» (с. 77).

Кентавр впервые называет себя Либлингом, Любимчиком – тем именем, которое дала ему Августа: он наконец принимает его, когда любовь к Августе прошла.

Ветра уносят из Херренрейха всех, кто не трудится, королева Либби улетает, а король, давно уже сам перешедший на сторону народа и стихий, берет палку и пускается в странствие. Мастера и те, кто имел дело с огнем, землей и ветром, выносят постановление о трудовом братстве стихий и человека. Мысль о выборочном примирении только трудящегося человека с природными стихиями несколько напоминает шагиняновский лубочный роман «Месс-менд» (1926). Там буржуи – те, кто сам не умеет ничего делать, – биологически деградируют: обрастают шерстью, позвоночник их не держит, и они превращаются в четвероногих.

Итак, к концу повествования Бромлей осуществляет левый поворот. Ветры выдувают из бромлеевского «Чевенгура» всех собственников, остается только трудовой люд. Единственный, кто возражает против такого решения, – это портные и бурнусники, но им дали сильное слабительное и вывесили приказ. Касторка в качестве политического средства переубеждения оппонентов режима применялась, как мы знаем, в фашистской Италии Муссолини.

Никто не приводит никаких возражений в том духе, что все эти смолильщики, огородники и т. д. наверняка сами сильны именно собственным разумом, ответственностью, умением свободно и самостоятельно планировать, хозяйственной сметкой, и их собственность, пусть небогатая, принадлежит им по праву, и было бы дико их всего лишить. Однако именно такие аргументы были криминалом в конце 1920-х – начале 1930-х, и здесь именно частная собственность была главным врагом новой власти, именно она и являлась в глазах ее идеологов враждебной и косной «стихией».

Конец – возвращение власти тем же самым Шауфусам – напоминает об уже описанном бюрократическом идиотизме народной власти после первоначального восстания. Где гарантия, что на этот раз будет иначе? Но что следует за воцарившейся, наконец, свободой трудящихся, читатель не узнает. Герой с ребенком покидает Херренрейх, бывший город господ, и уходит в Кавказские горы.

Итог повествования, изложенного героем от первого лица, дан в предисловии: «…Я несколько стесняюсь странностей моего рассказа, но весь смысл его как раз коснется того, как были нарушены монотонность, упорство и одиночество стихий и как с течением времени они вместе со мной приняли участие в делах людей, приблизившихся к истине» (с. 6).

Сила людей. Кентавр – этот иероглиф мыслящей природы – ищет для природы спасения и убеждается, что оно в людях. Мощь их необычайна, но еще не осознана. Философический герой восхищается силой жизни и остротой страстей в человеке. И грязная продажная распутница Августа, и ее любовник, двуличный Рюбе, глава повстанцев и антинародного заговора, сотрясаемы такими страстями, что они едва ли не оправдывают любое злодейство: «Рюбе и Августа были оба в неугасимом огне» (с. 32). Рюбе говорит:

«„Должно быть, я смертельно болен“. А я сказал: „Хорошо бы тебе умереть“, а он помолчал и говорит в ответ своим мыслям: „Я хочу Августу, Августу. Ах, это жжение в сердце и теле!“ – и поднялся, и ушел, задыхаясь <…> Меня поразила мысль о том, что минуты в жизни Рюбе вмещают больше, чем долголетие иных людей» (с. 30).

Человеческие чувства и мысли обладают страшной силой: