Безмолвный Крик

Костёр был разведён на специальном пятаке между лагерем и лесом. После ужина, немного отдохнув, мы собрались вокруг него и с удовольствием делились, как прошёл день, что было здорово, а что – ну полный отстой, и, конечно, наша команда взахлёб поделилась опытом метания томагавка. Джесси восторженно трещала без умолку, хотя ёжилась от холода, и Вик, тихо поглядывая на неё, толкнул локтем мисс Бишоп, отчего та улыбнулась. Оба словно праздновали незримую для нас победу, но я понимала, чему они так радовались. Они хотели, чтобы Джесси хотя бы немного стала своей.

– Ты замёрзла? – Стив заботливо опустил на мои плечи плед и сел рядом.

– Спасибо. И правда холодно. Зефир хочешь?

– Конечно.

Я передала ему палочку и задумчиво проследила, как он дует на подтаявшую зефирину. Стив не был мне противен. Мне хотелось бы дать ему того тепла, которого он был лишён и заслуживал, но не так, как он хотел. Я могла бы стать ему другом и только.

– Может, споём? – вдруг предложил Бен. – У меня с собой гитара.

– А я не против! – одобрил Стив. – Мне есть кому спеть.

– Тогда чего вы ждёте, – заметила мисс Бишоп. – Вперёд.

Бен сбегал за гитарой в домик и вернулся к костру, снова сел на бревно и внимательно посмотрел на всех нас:

– Ну, кто будет первым? Кто хочет?

– Я, – неожиданно сказал Джонни Палмер и протянул руку. – Дай-ка.

Его пальцы коснулись струн. Он удобно сел, прокашлялся и сделал несколько быстрых первых аккордов, а потом исполнил проигрыш. Я узнала песню сразу: «Джонни Би Гуд». Ритмичная блюз-роковая музыка весело разлилась в воздухе, и голос у Палмера оказался подходящим – звонким, громким, разрезавшим ночь и заставившим нас встряхнуться:

Там, где Луизиана и Новый Орлеан,
В глуши, среди лесов и заливных полян,
Стоял с земельным полом деревянный сруб,
Где жил простой парнишка, звали – Джонни Би Гуд.
Он не умел нормально ни читать и ни писать,
Но на гитаре играл, как только Бог может дать.
Давай! 

[12]

Джонни вскочил с бревна, мы засвистели, захлопали ему. Он был громким, весёлым, ребяческим. Совсем не собой. Он бил по струнам, корчил рожи и выглядел так уморительно, что мы хохотали до слёз. Клянусь, это был другой Джонни Палмер, которого мы не знали, но хотели бы знать поближе. Закончив песню, он нарочно сделал несколько бряцающих аккордов, вскочил на бревно и прыгнул с него, чтобы эффектно закончить своё выступление. Конечно, мы хлопали ему, заливаясь смехом. Иначе было невозможно!

– Ты бы почаще пел! – громче всех хвалила мисс Бишоп. – У тебя талант!

Джонни дёрнул плечами и улыбнулся. Потом раскланялся во все стороны и дурашливо протянул гитару к костру.

– Кто хочет ещё? – спросил он.

Мальчишки заспорили, кому быть следующим. Дафна сунула в рот кусок поджаренного зефира и предложила мне палочку с ним. Спор не стихал: мисс Бишоп предложила бросить жребий. С места встал Виктор Крейн и забрал у Джонни гитару.

– Я хочу, – сказал он. И все смолкли.

Вик удобно сел на краю бревна, перебрав рукой струны. Затем прошёлся по грифу пальцами, зажимая вторую струну, и быстро нашёл нужный лад. Затем откашлялся. Сказать, что мы были удивлены, значит, не сказать ничего. Я не знала, что он играет на гитаре и уж тем более поёт. Да он же заикается! Но рука уверенно легла на струны, и он взял первые аккорды.

Музыка была медленной и плавной, в ней была глубина. Она казалась водой по камням, ночным воздухом и костричным дымом. Собиралась в простую, незамысловатую мелодию, знакомую и новую одновременно, плыла аккордами и переборами из-под пальцев.

И Вик запел.

Пламя плясало по сухим веткам, но его голос был суше. Перед нами, озарённый огнём, рассказывал свою историю взрослый мужчина.

Весь мир был пожаром,
И только ты спасти меня хотела.
Чего только глупцы не делают, чтоб их желания сбылись 

[13].

В моей груди странно теснило. Я обхватила ладонью горло, слушая, как плачет его голос.

И я никогда не мечтал встретить кого-то, как ты.
И я никогда не думал, что мне нужна такая, как ты.

Он не поднимал на нас взгляда: угасал им где-то в пламени. Оно озаряло лицо, ставшее лицом индейского идола с тяжёлыми веками и точёными, рублеными чертами. В угольной черноте волос тлели костричные пряди. Мне чудилось, он глотал искры из огня и сгорал в каждом брошенном слове. Вик легко касался гитары, будто ласкал её, и чудилось, что время решило умереть вместе с нами.

Нет, я не хочу влюбляться,
Сердце будет разбито, вот и всё.
Нет, я не хочу влюбляться
В тебя.