Наверное, у него не очень-то ладно с деньгами, раз он берётся за любой оплачиваемый труд. Странно: он молод, здоров. Он мог бы устроиться в место поприличнее. Приодеть получше – будет вообще симпатяга. Неужели так отчаялся, что хватается за любую работу? Почему не устроится на другое место, более подходящее молодому мужчине вроде него?
Кто-нибудь вообще мечтает вырасти и стать уборщиком, а?
Я присела на край террасы, молча наблюдая за тем, как Вик достал из сарая насадку на метлу с металлическими зубцами, надел жёлтые рабочие перчатки и, тихонько посвистывая, пошёл мести дорожки.
Спать больше не хотелось. Хэлен и мама смотрели десятый сон в своих кроватях, я же, как идиотка, караулила их покой. Но, клянусь, это была моя последняя бессонная ночь. Я положила на дощатый пол рядом с собой нож и, обняв себя за колени, наблюдала, как Вик Крейн прибирает наш двор.
Воистину, правду говорят: человек часами может смотреть на то, как горит огонь, как течёт вода и как работает кто-то другой. Я прислонилась к деревянному столбу, подпирающему крышу, и зевнула. В небе быстро светало, облака заходились розовым и синим. Вик покосился на меня и заметил:
– Может, немного поспишь? Вид у тебя усталый.
Я хмуро покачала головой и обняла себя за плечи:
– Что-то не хочется.
– Почему?
Я помедлила, прежде чем ответить. Вик всё мёл, собирая листья в большую кучу, и не пытался разговорить меня. Он был ненавязчив, и это мне понравилось. Я решила ответить честностью на честность:
– Мне не по себе в этом доме, так что, если ты не против и я не помешаю…
– Нет.
Больше он ничего не сказал. Только накинул капюшон на голову и продолжил работать. Он оставил меня в хрустальной, зыбкой утренней тишине, и я прислонилась виском к столбу, чувствуя, как расслабляется каждая усталая мышца. Странно, но сейчас я чувствовала себя в безопасности. Может, потому, что Виктор Крейн был воплощением покоя?
Он работал хорошо и быстро. Аккуратно обогнул гортензии, посаженные ещё прежними хозяевами, и убрал мусор с изящных клумб; тщательно вымел все бордюры и узкий водосток у забора. Было интересно наблюдать, как золотая и багровая листва, загорающаяся маленькими огоньками в тёмной траве, выросла в две внушительные кучки, похожие на костры. Воздух стал мягким, сиренево-чернильным. Тень Вика то появлялась, то исчезала, когда ветер гнал осенние тучи, затмившие солнце. Двигался он быстро, но плавно, движения были удивительно лёгкими и танцующими. И глядя на то, как просто у него всё получается, я ощутила, как тугой узел в горле, мешающий дышать уже столько дней, подразвязался.
Я закусила щёку изнутри. Мне хотелось отблагодарить его за сделанное и извиниться.
– Вик? – На мой оклик он задумчиво поднял голову. – Хочешь кофе?
– Н-не откажусь, – пожал он плечами и вновь вернулся к работе, мерно взмахивая метлой.
– Вот и славно! Тогда сейчас приготовлю.
– Не торопись. Я п-пока не закончил.
Я встала, отряхнула клетчатые домашние штаны и тихо прошла через заднюю дверь сразу на кухню. Все в доме ещё спали. Только в коридоре размеренно тикали напольные часы – и больше ни один звук не нарушал сонной тишины.
Я налила воды из фильтра в чайник и поставила его на плиту, задумчиво глядя в окно на Вика. Такими темпами он скоро закончит с уборкой.
В шкафу была куча разномастных кружек и только две одинаковые: их-то я и поставила в капсульную кофемашину, которую мы оставили от папы. Из нас никто не был таким ценителем хорошего кофе, как он. Хэлен так и вовсе пила какао или газировку. А я в последнее время взяла в привычку готовить по настроению кофе в отцовской машине. То, как она шумела и омывала чашки тёмно-коричневым пенящимся зерном, и то, какие запахи витали в воздухе, напоминало о нём. Вскоре два наших капучино были готовы. Себе по вкусу я добавила горячей воды и молока; затем, подумав, сделала пару бутербродов с арахисовым маслом на тостовом хлебе. Подноса у нас в доме не водилось, так что я поставила тарелку на сгиб локтя и взяла в каждую руку по кружке, очень надеясь, что не обольюсь.
Я кое-как толкнула бедром дверь, вышла из дома на террасу и по-новому вдохнула прохладный утренний воздух. Он был полон запахов свежей мокрой травы, расчёсанной метлой, и осеннего сырого воздуха. Я вслушалась в слабые голоса просыпающегося города. Вик заметил меня возле двери и быстро подошёл. Он был теперь только в одной перчатке, вторую заткнул за ремень старой поясной сумки. На ходу он снял капюшон с головы и выправил из-под воротника толстовки косу. Ему хватило на это пары секунд, а затем он без разговоров забрал обе кружки и первым присел на край террасы.
– Вот чёрт, горячо.
– Спасибо. – Я устроилась рядом. – Да, ты осторожно, не обожгись.
Вик поставил кофе между нами прямо на пол, зажал зубами край перчатки и стянул её с руки. Я устроилась неподалёку, поставила тарелку на колени и взяла свою кружку.
– Что ж, приятного аппетита, – я неловко улыбнулась, – и прости, что едва тебя не заколола.
– Д-да всё нормально, – усмехнулся Вик и отпил кофе.