Накануне она снова видела высокую рогатую тень там, у вётел близ Кикапо. Тень не переступала ручья, а стояла ранним утром почти против дома и пялилась на Эмили белыми, светящимися, точно фары, глазами. Потом она шепнула Эмили прямо в голову, что было очень странно, потому что с таких расстояний никто не шепчет, – но эта тень, верно, оказалась необычной тенью. Она шепнула печальным голосом старого Сэма Лоу, что свиньи всегда голодны. Эмили это услышала, набычилась и опустила голову. Она испугалась, но знала, что Кайлу бесполезно об этом рассказывать. Он всегда считал, сколько она ни твердила о странных существах, посещающих ферму Лоу, что это её выдумки, что она шизичка, что он сдаст её в Бангор в психушку. Иногда Эмили хотела бы, чтоб сдал, главное – не падал на неё сверху своей тушей каждые четыре-пять дней и не прохаживался кулаками, если не в настроении. Но время шло, Кайл становился всё безразличнее к ней и сексу, злость и амбиции потонули в жире, и его больше манила плазма в доме и бутылка пива. Это было хорошо.
Прежде, когда Эмили была молода, тени часто бродили вокруг фермы. Сначала это пугало Эмили Лоу. Потом она к ним привыкла, как привыкаешь к скрипу половиц в прихожей, к храпу мужа, к посторонним шумам на чердаке ночью – просто убеждаешь себя, что шуршат крысы, а не призраки. Особенно помогало, что Кайлу было плевать на тени, он их не боялся и в них не верил.
Однажды на ферме три летних месяца работал индеец по имени Слепой Глаз. Он носил короткую стрижку, джинсовые рубашки, был здоровенным мускулистым быком с широкими скулами и узкими глазами и пил виски, как воду, – притом не пьянел! Работник из него был ленивый, но он делал своё дело, к тому же не пытался смыться с фермы. Получив свои деньги и собрав в старую спортивную сумку вещи, подошёл к Кайлу, ухмыльнулся ему в лицо и посоветовал повесить на террасе несколько ловцов снов и ещё каких-нибудь индейских побрякушек, если тот не хочет, чтоб их с женой перерезали, как свиней. Он уже забрал свои кровные, потому мог говорить, что хотел. Кайл вспылил, послал его к чёрту, обозвал пьяным краснорожим дьяволом и долго ругался. Но, надо сказать, Глаз знал больше, чем остальные, потому что прочие работники бесследно исчезали с фермы спустя неделю или полторы. Кто их знает, может, давали дёру, когда понимали, сколько тут надо вкалывать, а может, напившись, добредали до Себойса, хотели искупаться и не справлялись с течением – поток там мощный, хотя сначала, если не идти до моста, река кажется тихой. Глаз проработал три месяца, а это был срок, и Кайл решил всё же прислушаться к нему – почему, Эмили толком не знала, муж её был упрям, словно бык. Но, поругавшись, повесил вокруг дома ловцы.
Она-то поверила Глазу и часто слышала, что шепчут разными голосами эти тени. Голосом её маленькой девочки, Полли, которая умерла от гриппа в четыре года, они говорили, когда и как умрёт Эмили, – шептали, что однажды съедят её. Или голосом Джона Миллера – он за ней ухлёстывал в школе, был капитаном футбольной команды, первым красавчиком – просили открыть им двери, впустить внутрь и дать полакомиться кишками и почками Эмили, её старшей дочери и бестолкового мужа. Эмили сначала плакала, потом боялась, а после перестала слушать, а если голоса шептали громче, начинала петь. Правда, давно уже эти твари не являлись на ферму, лет как пять.
И вот опять пришли.
– Что за нелёгкая вас, чертей, сюда принесла, – пробормотала она, отвернулась от шумно говорящих мужчин и ушла в дом, чтобы накрыть стол к ужину.
– У меня нет подозрений, что это за ублюдок, – сказал Джем и отпил виски, – но план, как схватить его, я вам изложил.
– Подозрения, кто он, оставим копам, – поморщился Пол. – Нам бы его изловить, и как можно скорее.
– Согласен, – поддакнул Карл Гастнер. Он всегда поддакивал.
– План хорош, – одобрил Кайл, развалившись за столом.
За ужином он съел столько свиных рёбрышек и выпил столько пива, что пришлось расстегнуть ремень – пряжка впивалась в мясистый живот, нависший над брюками.
– Другой будет разговор с копами, когда они узнают, что мы ему отпустим грехи сами.
– Копы плохо делают свою работу, – просто и спокойно сказал Тэд Бишоп. Он отслужил в армии четыре года и считал, что имеет право так говорить. Кроме того, он был чёрный и ненавидел полицейских, даже если те тоже были чёрные. – Стало быть, мы сделаем её за них.
– Правильно, – снова поддакнул Гастнер и постучал костяшками пальцев по столу. – Верно!