Безмолвный Крик

Пальцы его ласково легли на окровавленную шею Юджина, отчего тот дёрнулся и свирепо скривил лицо в последнем яростном желании выжить несмотря ни на что.

– Оу… – Крик озадаченно усмехнулся и убрал ладонь. – Так тебе не нравится? Странно. Я думал, ты предпочитаешь примерно так же вести себя с теми, кто послабее… самую малость. Например, с Селией Вильялопес. Да ведь?

Он выбросил руку вперёд и ошейником сомкнул пальцы на глотке Юджина. Крик сузил глаза под маской, тон его стал жёстким, бескомпромиссным, быстрым:

– Сколько тогда тебе заплатили? Тысячу долларов? Две тысячи? Не отвечай, я знаю: тебе дали пять тысяч и ещё пять обещали, когда всё замнётся. Это очень солидные деньги, брат. За них ты бы батрачился ещё очень долго в участке, но пойми. Хорошие копы не продаются.

Он резко пронзил мягкий живот ножом. По рубашке растеклась кровь. Из маленького красное пятно быстро становилось большим. Внушительных размеров нож-боуи, которым легко было потрошить оленей и кабанов, взрезал от низа живота до грудины тело Юджина, дрожащего в предсмертной лихорадке и стонущего от адской боли и понимания своей смерти. Крик не торопился кончать его: он желал насладиться сам и сделать так, чтобы мерзавец тоже всё прочувствовал.

Юджин угасал взглядом, умирал в страшных мучениях, в луже собственной крови, впитавшейся в форменную рубашку, в синие полицейские брюки, в сырую землю, где под пальцами он чувствовал сухие листья, иногда – маленьких пауков и сороконожек. Но самый страшный паук здесь – Крик, он искусно плетёт свою паутину и мягко окутывает в неё жертв, чтобы когда нужно сожрать живьём.

– Ты знаешь, почему сдох, – жёстко сказал он, толкая Юджина на землю и надавливая коленом ему на кадык. – Ты знаешь это сам…

Он крепче сжал пальцами скользкую от крови полную шею и почувствовал, как из сипящего горла с бульканьем брызнула кровь. Крик медленно склонил голову в маске набок. Он начал кромсать его тело, исступлённо и жадно. Когда он как рождественские гирлянды из коробки вынимал рукой тёплые, сырые, змеящиеся кишки, Уайтхэд был всё ещё жив и смотрел на собственные внутренние органы, расширив глаза.

Крик оскалился, проник клинком глубже. Он ощутил, как Юджин мелко затрясся под его рукой и затих.

– Паршивая свинья, – пробормотал Крик. – Даже сдох, как хряк на заклании.

Когда ещё теплое тело начало остывать, а нож уже был вытерт перчаткой и спрятан в ножны, ему ничего не осталось, как мечтать. Крик сидел на земле возле тела, облокотившись о свои колени и устало сгорбившись. Он не хотел снимать маску, хотя остался один. Он чувствовал, что сросся с ней и она стала его вторым лицом, самым искренним, самым смелым, честным… и самым привлекательным.

Он знал, что она чувствует. Знал по тому, как она обняла его голову, и громко выдохнул, вспоминая гладкие бёдра, которые так исступлённо оглаживал. Он хотел себе святыню – и он получил. Совсем юная, оказавшаяся совершенно безвинной, попавшая в дурную историю лишь потому, что связалась не с тем, с кем следует… С ним. Крик выдохнул и кротко посмотрел в светлеющее небо. Он знал, что не оставит её в покое. И знал, что исполнит всё задуманное до конца.

Когда надо, он, в отличие от всех этих ублюдков, делает. Ему всё равно, сколько человек потребуется убить. Если нужно, он зальёт Скарборо кровью. Уже завтра, если ему не повезёт, полицейские обнаружат пропажу Уайтхэда, хотя он всё подгадал грамотно – боров вышел на сутки отдыха. Но даже так, патруль будет искать его ещё долго. И за это время он должен заполучить её. Заполучить себе девчонку.

Крик безразлично оперся локтями о древесный корень, провёл по ремню перчаткой, расстёгивая его и касаясь себя под бельём окровавленными пальцами. Он уже давно возбуждён и взвинчен. Это не проходит само. И не пройдёт, сколько бы таких вот Юджинов он не убил.

Ласкать себя было больно. Не касаться – ещё больнее. Стиснув зубы, он толкнул маску с подбородка и выдохнул в воздух пар. Его лицо давно раскраснелось от холода, но Крик его почти не чувствовал. Он вспоминал Лесли Клайд и отдал бы очень много, чтобы быть рядом с ней сейчас. Вспоминал тёплые карие глаза, и ореховые волосы, и тонкие пальцы, и сведённые от страха губы. Вспоминал её спокойное лицо, когда она читала у себя в постели, и красивую линию обнажённого тела, когда принимала душ. Он много следил за ней. Он умел делать это незаметно. И он её полюбил.

Ткань перчатки была грубой и больно натирала кожу. Но боль – то, что отрезвляло разум. Он откинул голову назад и посмотрел вбок. Там, залитый кровью и жалкий, точно огромная личинка червя, лежал связанный и мёртвый Уайтхэд. Скривившись, Крик отвернулся от него и подался грудью вверх, напрягшись, как струна. Он крепче и грубее сжал в кулаке член, чувствуя, как на нём пульсирует большая вена, и издал короткий стон, когда кончил себе в бельё. Он хорошо знал, что лучше не оставлять никаких биоследов на месте преступления, потому что рано или поздно эти идиоты-полицейские найдут, где он выпотрошил Уайтхэда.