– Мимо? Ты забрался далеко от дома. И что за Бернард?
– Это в порядке вещей, я много хожу пешком.
– Тебя не смущает, что полиция устроила комендантский час?
– Я успею вернуться до него, – беспечно махнул рукой Стив и хлопнул себя по колену. – Давай лучше покажу тебе Бернарда. Эй, малыш!
С этими словами он наклонился, и я заметила намотанную на левое запястье стропу, прикреплённую вторым концом к строгому ошейнику вынырнувшего из маминых гортензий пса.
– О господи! – воскликнула я, глядя на очаровательную насупленную мордашку.
Мускулистый белый пёс с висячими ушами и чёрным большим пятном на носу деловито чихнул, обходя дом вдоль стены, и встал в стойку, явно заметив что-то в темноте.
– Милый какой.
– Имечко у него – Бернардиньо… какой-то там… он большая шишка, ты не думай, – заметил Стив, прислонившись плечом к стене, – но вообще-то я к тебе не с родословной отчимовой собаки пришёл. Я хотел… – Бернард рванул его снова, и Стив дёрнулся следом, впрочем, тут же наматывая стропу крепче на кулак. – Прости. Я по делу.
Я снисходительно взглянула на него, сложив на груди руки.
– По неотложному! – возмутился Стив.
– Да? И какому?
Бернард фыркал и рычал на восточную стену дома, активно копая землю под окнами. Стив кашлянул, и я отвлеклась от пса.
– Я хотел узнать, всё ли завтра в силе?
– Завтра? Ты это о чём?
– Ну. – Он помялся. – Ты же едешь в лагерь?
– Да. А ты?
– Тоже еду. Надеюсь, ты рада. – Он посмотрел на меня почти в упор.
– Очень.
– А если без сарказма?
Я улыбнулась и взялась за раму, чтобы закрыть окно.
– А без сарказма я не умею.
– Лесли, постой. – Он вскочил на выступ и придержал окно.
Я посмотрела ему в загорелое лицо, в светло-голубые глаза. Выражение их было самым серьёзным. Он молчал и смотрел на меня так, словно хотел что-то сказать, но не решался.
– Увидимся завтра, Стив, – решительно сказала я. – Иди домой.
И закрыла окно, задёрнув шторы.
Хэлен уснула уже в десять с альбомом в руках, милый мой мышонок. Я тихо забрала его, накрыла сестрёнку одеялом и любопытства ради пролистала несколько страниц. Чёрт, она такая талантливая. Она определённо умеет рисовать, чувствует цвет. У неё есть свой стиль. Её надо было отдать не в церковный хор, а в класс живописи.
На первой странице она изобразила девушку-ниндзя в стиле комиксов. А хорошо же у Хэлен получается: нарисовано как положено, в экипировке, с тенями – клянусь, у меня бы так хорошо не вышло. На следующем развороте была детально изображена ворона на еловой ветке. Я равнодушна перевернула страницу и выронила альбом.
Там, в альбоме Хэлен, был он. Крик. Чёрный рот крепко сжат, в глазницах притаилась смерть. Он держал в неловко нарисованной руке нож. Я коснулась листа пальцами, испуганная той точностью, с которой она воспроизвела его маску и одежду.
Она видела его?
Меня охватила паника. Я стиснула в руке альбом, потом положила его возле кровати и хмуро присмотрелась к Хэлен. Спит, обняв подушку, видит десятый сон и ни о чём плохом не думает, хотя надо бы. Я проверила щеколду на окне и осмотрела шкаф. Даже под кровать залезла! Покоя рисунок не давал, но я взяла себя в руки огромным усилием воли и вышла, подсознательно ожидая увидеть что угодно в своей комнате. Я была готова к чему угодно, но зря. Комната была пуста.
Остаток вечера я убила, чтобы собрать рюкзак, найденный в шкафу. Чемодан брать было глупо, рюкзак – другое дело, его можно положить в ручную кладь. Вместе со свободным платьем и парой свитеров пальцы сами вытянули из комода чёрную футболку с электрическим разрядом молнии, и я подумала, что вполне смогу отдать её Вику после того, как вернусь из лагеря. В ней было так удобно спать.
Упаковав все вещи, я застегнула тугую молнию рюкзака, поставила его у двери и упала на неразобранную постель. В доме стояла мёртвая тишина. Я перевернулась на живот и решила закрыть глаза только на мгновение. Сделала так – и провалилась в сон.
Здесь было душно. Воздух казался раскалённым, точно кто-то вскипятил его. Я посмотрела по сторонам, ожидая увидеть дьявольские котлы и жаровни с грешниками, но кругом была тьма. Я расстегнула ночную рубашку на две пуговицы. По потной коже между грудей скатилась влажная дорожка. В тот же миг я услышала чей-то смех в темноте.
Кто здесь?
Я посмотрела под ноги и поняла, что стою босиком на металлическом сетчатом полу. Крадучись, пошла мимо переплетения труб и стен, обшитых листами железа. Смех разлился по этому лабиринту, зловещий и непонятный, то ли взрослый, хриплый и низкий, то ли детский, похожий скорее на плач. От него мне стало не по себе, но я не решилась остановиться. Казалось, что с бесконечного потолка, потерянного в бесчисленных рядах таких же стальных лестниц, за мной пристально наблюдают.