Безмолвный Крик

Вдруг впереди, в абсолютной темноте, я увидела свет, очертивший прямоугольником дверной силуэт. Я поспешила к нему, отметив, что здесь стало жарче: сетка обжигала ступни при каждом шаге, взмокшие волосы прилипли к вискам. А смешок был всё громче и громче, и вот показалось, что уже несколько голосов доносились до меня с разных сторон, раздавались эхом в стальном лабиринте и превращались в воронье хриплое карканье.

Дурное предчувствие стиснуло сердце, и я ускорила шаг. Вдруг всё смолкло, стихло, стало оглушительно безмолвно, прежде чем послышались короткие женские и мужские стоны, перемежаемые всхлипами и рыданиями. Рыдания смешивались со смехом, а затем кто-то снова похотливо стонал. Каждый звук ударялся эхом о стены, и я слышала отголоски чужих фраз, брошенные в пустоту:

– Он придёт… тридцать… он придёт, он никогда никого не щадит… это восемь. Восемь! Когда он решит сыграть, боль вернётся. Это один. Один!

Чем ближе я была к загадочной двери, манившей чистым светом, бьющим из-под полотна, тем громче и уродливее звучали голоса, брошенные дробью о стены. Они отдавались гулким эхом и преследовали меня, откликаясь всхлипами, смехом и надрывными стонами, полными удовольствия и боли. Я обернулась: показалось, кто-то стоит за спиной… и, вглядываясь в клубы пара, повалившего из-под сетчатого пола, увидела, что тьма покрывает сектор за сектором. Там, в приближающейся мгле, я различила движение множества тел с горящими белыми глазами.

Они шли ко мне, неумолимо и быстро, и с каждым их шагом тьма наседала. У меня был лишь один шанс – добежать до двери, открыть её, а там…

– Он уже здесь. Одиннадцать! Это одиннадцать! Он тебя съест. Это семь! Семь… я хочу посмотреть, какая ты внутри… сорок четыре… у тебя есть лишние зубы, я их заберу… восемь!

Я стремительно бросилась к двери и взялась за ручку, но тут же отдёрнула ладонь. Горячая! Ухватиться невозможно! А за спиной многоголосое нечто с громким топотом понеслось на меня из темноты. Я стремительно обернула дверную ручку подолом ночнушки и рванула на себя: только тогда дверь поддалась, и оттуда хлынул поток белого света. Но нечто схватило меня за локти, и руки у этой твари были обжигающе ледяными. Она до боли сжала их и молча потащила назад, во тьму.

– Это четыре! Это одиннадцать! Это один! Он голоден, ему нужно есть больше, чтобы быть больше! Слышишь эти шорохи? Он шепчет голосами мертвецов. Вернись туда, где ты ещё не закончила и где не закончили с тобой, у тебя ещё остались зубы и глаза! Двадцать один! Двадцать один!

Я издала вопль, но с губ не сорвалось ни звука, как вдруг из двери шагнул высокий мужчина. Он крепко схватил меня за руки и потащил на себя. Он был так силён, что легко вырвал меня из десятков чужих холодных рук, чтобы оставить злое нечто за дверью голодным.

Я упала на широкую грудь, в надёжные знакомые руки и открыла глаза. Это был сон. Только сон, ночной кошмар.

– Лесли, – прошептал кто-то из стенного шкафа, и на загривке волосы стали дыбом. – Скоро придёт Йель. Он будет тебя ждать в м е л о л а р к е в м е л о л а р к е в м е л о…

Я взглянула туда и оцепенела. Двери были открыты, а перед полками и одеждой на штанге стояла чёрная тень женщины со сломанной шеей.

Я с хрипом села на постель и мигом нашла выключатель на прикроватной лампе. Свет озарил мою комнату: шкаф был открыт, но пуст, и меня заколотила дрожь.

Кругом никого. Только моя комната. Глубокая ночь.

Цепенея от страха, я поджала колени к груди и от боли охнула, взглянув на покрасневшую обожжённую ладонь.

* * *

Мама приехала вовремя, и я впервые была рада её видеть. Ночной кошмар не отпускал меня, даже когда удалось пробудиться. Я перевязала укушенную Цейлон руку, выпила наутро две таблетки аспирина и, полная задумчивости, пялилась на ожог, не понимая, как смогла его получить.

Рейс на самолёт был через несколько часов. Мы наспех собрались и, прихватив с собой Хэлен, живо погрузились в машину, чтобы не опоздать. Мама проворчала, сев за руль:

– Ужасная одежда. Одни балахоны, Лесли. И что это за штаны?

– Зато мне в этом удобно. – Я улыбнулась и поправила воротник широкой бежевой куртки. – А штаны спортивные. Мам, это в самолёт. И потом. Я еду на природу. Ты же не думаешь, что буду рассекать по лагерю в платьях?

– Я тоже отдыхала в лагере и одевалась куда изящнее, – проворчала она и выкрутила руль, чтобы выехать с парковки. – Всё взяла? Ладно. Как бы там ни было, поехали.

– Если хочешь отдохнуть после дороги…

– Вот ещё, я сама тебя отвезу в аэропорт, и не возражай.

Из Скарборо самолёты не летали, так что до аэропорта нам пришлось ехать в Бангор. Дорога пролегала через густой смешанный лес, расцвеченный осенними красками. Я задумчиво смотрела в его глубину, в тёмную чащу. Кое-где попадались таблички с надписью «Заповедная зона». Я положила на дверь локоть и задумчиво зажевала прядь, погрузившись в мысли и воспоминания о сне. Чем больше думала о нём, тем более реальным было всё происходившее. И жаркий лабиринт, заколоченный железными щитами, и многорукие люди-тени. И та женщина со свёрнутой шеей. Она сказала:

Скоро придёт Йель.