Безрассудная

⠀— Живой, — наконец говорит Китт. — Приведи ее ко мне живой.

Он произносит это таким тоном, отчего становится понятно, что дело явно не в милосердии.

Я снимаю тяжелое кольцо, которое получил в день, когда стал Силовиком Илии, и опускаю его на стол.

— Верни его, когда я снова заслужу твое доверие.

Глава пятая

Пэйдин

Песок попадает мне в рот и царапает десны.

Я провожу языком по зубам, чувствуя тот же налет песка, что был у меня последние три дня. Сплевывать больше не вариант, поскольку для моего выживания нужна каждая капля слюны.

У меня болит горло. Ноги. Голова. Вообще все.

Песок перекатывается под ногами, но я продолжаю идти вперед. Моя шея ноет от боли, когда я поднимаю лицо к заходящему солнцу. Оно опускается за горизонт, скрываясь за дюнами и унося с собой последние лучи света.

Я прижимаю ладонь ко лбу, обгоревшему и липкому от долгой дороги через пустыню. Меня пробирает дрожь, сотрясающая изнуренное тело. Я вздыхаю и убеждаю себя, что это лишь быстро остывающая пустыня замораживает меня до костей, а не лихорадка, медленно охватывающая мое потное тело.

Я путешествую уже несколько дней и большую часть ночей.

Пустыня — беспощадный зверь. Каждую ночь я умоляю песок позволить мне отдохнуть хоть немного. Но, несмотря на все мои мольбы, пустыня еще ни разу не позволила мне спать дольше одного-двух часов. Будь то песок в ушах, или скорпионы под ногами — мне не удается заснуть дольше, чем на пару минут.

— Я единственная, кто составляет тебе компанию, поэтому самое меньшее, что ты можешь сделать, это позволить мне поспать одну ночь. — хриплю я сквозь потрескавшиеся губы и оглядываюсь по сторонам, не ощущая ничего, кроме песка и шепота ветра. С тихим вздохом я отламываю кусочек черствого хлеба и отправляю его в пересохший рот.

— Я схожу с ума, — я взмахиваю руками, и они шумно опускаются вдоль тела. — Три дня разговариваю с песком, — бормочу я, волоча ноги по песку и оставляя за собой глубокие следы. — Но, полагаю, было бы нечестно винить в моем безумии только тебя. Я уже давно не в своем уме, — смеюсь я, закашливаясь. — То есть, попасть сюда изначально было безумием, правда?

Я оглядываюсь, хоть и знаю, что дюны не способны ответить. Впрочем, хуже, чем разговаривать с песком, может быть лишь услышать от него ответ. Вот тогда мне действительно будет о чем беспокоиться.

Моего запаса воды критически не хватает, и только от одного этого осознания сухость в горле усиливается. Фляги в моем рюкзаке опустеют через пару дней. Привлекательность самоконтроля резко снижается, когда пытаешься выжить, ограничиваясь лишь парой глотков.

Ловлю себя на том, что рассматриваю горизонт в который раз за этот час, надеясь увидеть очертания города. Увидеть хоть что-то.

Но ничего.

Никаких очертаний зданий или дыма, поднимающегося из дымохода. Я с трудом сглатываю, ощущая себя настолько маленькой посреди этого бескрайнего пространства. Маленькой песчинкой в море бесконечных дюн.

Незначительной.

Потерянной.

Одинокой.

Я смахиваю каплю пота, угрожающую попасть в глаза, которые и так слепит закатное солнце. Песчаные волны отливают золотистыми оттенками, отражая меняющееся небо. Восхищение красотой коварного пейзажа, в окружении которого я нахожусь, оставляет горько-сладкое послевкусие. Сумерки в пустыне невыносимо прекрасны, и все же это последнее место, где я хотела бы оказаться.

Мой взгляд цепляет что-то блестящее и заманчиво сверкающее на солнце вдалеке. Я щурюсь от ослепительного света и жжения в глазах. Вода мерцает, призывно подмигивая мне. Я качаю головой, лишь усугубляя головную боль.

Мираж.

Мучительный. Соблазнительный. Миражи обычно принимают облик свежей воды и манящих озер, в которые мне не терпится окунуться. Я вздыхаю и наклоняюсь, чтобы растереть ноющие ступни. Под пропитанными потом ботинками скрываются кожа, покрытая волдырями и налипшим песком.

Я сделаю что угодно за каплю воды…

Остаток вечера я провожу, зарывшись в старую куртку отца. Из-за опускающейся температуры ноги немеют. После неожиданно мирной встречи с самой крупной змеей, которую я когда-либо видела, я продолжила идти в темноте, разговаривая с песком и потакая своему безумию.

Мои веки закрываются, ощущаясь такими же тяжелыми, как и все мое тело. Мне удается удерживать глаза открытыми достаточно долго, чтобы обнаружить плоский участок песка, на который можно завалиться. С трудом снимаю рюкзак со спины и вытаскиваю из него колючее одеяло.

Я едва успеваю разложить его на песке, как мое тело неуклюже приземляется на него. Свалившись, я потуже натягиваю куртку на свое ноющее тело и откусываю кусочек черствого хлеба, после чего промываю рот горячей водой, по-прежнему сжимая его в руках.

— Знаешь, — шепчу в темноту, — не только ты виноват в том, что я не могу спать по ночам. Кошмары тоже не особо помогают.

Словно отвечая на зов, в голове вновь всплывают тревожные воспоминания об Адине. Ощущение ее крови, стекающей сквозь пальцы. Мои слезы, капающие на ее гладкую кожу. Кровавый сук, пронзающий ее спину…