Безумная тоска

Эван не ответил ни на заданный вопрос, ни на тот, о котором она умолчала. Анна продолжала курить, вспоминая кое-какие события. Около месяца назад вечером он расплакался: она сказала, что собирается покончить с их маленькой интрижкой, так как у него была другая, с которой он по меньшей мере один раз, по собственному признанию, обсуждал женитьбу – сам факт ставил жирный крест на их отношениях. Боже правый, они друг другу звонили два или три раза в неделю. И как он плакал! Он ее так любил. Какой мудак. Анна ни на миг не верила в то, что он ее любил. А плакал он потому, что яиц не хватало, чтобы признаться девушке по ту сторону континента о своей бродячей душонке. И об иных бродячих органах. Она смотрела на его волосы, он уже начинал лысеть. Он и сам все прекрасно знал, но она никогда не упоминала об этом, делая вид, что не замечает этого, и странным образом наслаждалась этим. Самообладание делало ее благородной. Конечно, она тоже поплакала вместе с ним, как же иначе? В конце концов, она все же любила его, совсем чуть-чуть, а может, просто кайфовала, убеждая себя в том, что любит его, хотя ясно видела, что он никогда не будет принадлежать ей, и многое в нем ее раздражало. Вся беда, как обычно, была в том, что один из них верил в то, что перерос собственную глупость, но это было не так; вспоминать об этом было стыдно, и стыд вдруг сменился в ней злостью, да такой, что захотелось залепить ему пощечину. Но это прошло. По крайней мере, ее слезам нашлось место в объективной вселенной: он плакал, оттого что не мог быть с ней, а она оттого, что была причиной его слез. И конечно, тогда она уступила ему, конечно, эта уступка была возбуждающей, волнующей. Потом они несколько часов лежали в постели, время от времени вновь сплетаясь телами, черпая из источника чувственных наслаждений, который уже почти опустел. Даже тогда она должна была понимать, что он человек никудышный. Новое правило: в тот самый миг, в ту самую секунду, когда чувствуешь, что тебе лгут, нутром чуешь подставу, надо понять – перед тобой никчемный мужик. Можешь трахаться с ним и дальше, или что там еще, но не позволяй себя обдурить.

Она выдохнула облако дыма.

– Я серьезно. Когда она прилетает? Завтра? Послезавтра?

– Нет. Точно не знаю. Может, дней через десять, может, через пару недель.

– Слушай, так у тебя же полно времени, а? Может, пизденка какая перепадет.

– О боже, – вздохнул он.

– Я все про тебя знаю. Именно так ты и думаешь.

– Как скажешь.

– Можно я кое-что спрошу?

– Я собираюсь с ней порвать.

– Ну, это вряд ли, но я не об этом хотела спросить.

– Просто мне для этого нужно время, и я все хочу сделать по-своему.

– Да, да, конечно. Неважно. Она та еще сука, и я имею право обо всем узнать. Но спросить я хочу о другом – ты за Рейгана будешь голосовать, да?

На какое-то мгновение он совершенно растерялся.

– Ты это о чем?

– Что значит «о чем»? Я тебя спросила: будешь ты за Рейгана голосовать или нет?

– Господи Иисусе, да откуда ж я знаю?

– Все ты знаешь. Ты проголосуешь за Рейгана. Готова жизнь на кон поставить.

– Картер не так уж и хорош, – возразил он. – Он некомпетентный. Вся эта затея с Ираном – полное фиаско. Экономика и так еле дышит.

– Конечно-конечно, все дело в Картере, – усмехнулась она. – Ты должен спасти страну от Картера, поддерживая выжившего из ума третьесортного актеришку-консерватора. Весьма разумно, да. Человека, чьи убеждения с учетом уровня его интеллекта можно назвать чем-то близким к религии, вере в распределение блага среди богатых, которым оно принадлежит по праву. Верящего в силу – например, я богатая, пойду куплю себе пушку и застрелю тебя, значит, победа за мной. Знаешь, я спокойно отнесусь к тому, что мы расстанемся. Я с тобой согласна, нам не по пути. Ты свободен. Можешь идти. Vaya con Dios[70].

– Анна…

Она бросила окурок на тротуар и тщательно затушила его, раздавив новенькой босоножкой.

– Что?

– То, что между нами есть…

– То, что было, ты хочешь сказать? Недолго? Весьма недолго?

– То, что между нами, не связано с политикой.

– Господи, еб твою мать. Ты ничего тупее еще не говорил. Уж поверь, было с чем сравнить. Это и есть политика. Ты сам политика. Знаешь, ты, может, парень неплохой, но мужества в тебе ни на грош, и ты всегда будешь вести себя как эгоистичный ублюдок. Вот это и есть политика…

– Что за мерзости ты говоришь.

– Ты мерзостей еще не видел. Ведь ты знаешь, что при Рейгане тебе не придется бороться с природой общества, чтобы жить как эгоистичный ублюдок. Потому что и современная культура, и Рейган, и вся его команда откроют перед тобой все двери, и твой путь будет легким и продуктивным, и мудаки будут в почете, маскируясь под патриотов и ученых. И сейчас для тебя настает неизбежный момент и ты должен сделать следующий шаг. Я хотела знать, способен ли ты на это. И ты способен.