Безумный лес

Козочка спрыгнула. Минкэ взял ее за руку и вместе с нею вошел в дом. Я прошмыгнул за ними как тень, желая увидеть, чем это кончится — радостью или скандалом. И услышал, как верзила завопил:

— Мама-а-а… Мама-а-а… Я женился, мама-а-а…

Он прыгал. Орал. Размахивал руками. Словно бог совсем лишил его разума. Мать — в это время она мыла на кухне посуду — вышла на крик.

— Что стряслось, негодник? Чего орешь? С чего тебя корчит?

— Я женился… Привел тебе невестку… Женился я, мама!.. Женился!..

— Ах ты господи! Так вот… вдруг… нежданно-негаданно…

В комнате было душно. Весь день я читал. Смотрел рта крепко спавшего Филипаке, слушал, как он храпит, а потом, ближе к вечеру, написал несколько страниц рассказа, который давно уже сложился у меня в голове. Закончив, вышел за ворота подышать свежим воздухом. Новость о женитьбе старшего Арэпаша меня обрадовала. Понравилась мне и невеста. Белолицая, с непокорными рыжеватыми волосами, она была такая худенькая, что, казалось, ветру ничего не стоило подхватить ее и как листок понести над землей. Теперь белолицая как будто застыдилась и все пряталась, наверное, в шутку, за спиной своего верзилы, только ее остренькая лисья мордочка выглядывала у него из-под мышки. Госпожа Арэпаш, все еще не придя в себя, продолжала выговаривать сыну:

— Ах ты господи! Разве так делают… вдруг… Хоть бы словом обмолвился… Я бы приготовить успела чего-нибудь для угощения, выпивки, музыкантов бы позвала…

— Не успел я, мама. Только час назад дело решилось.

Госпожа Арэпаш, как и я, перевела взгляд на невесту. Долго разглядывала ее. Потом сказала:

— Не доводилось прежде видеть. Она, должно, не из наших.

— Да нет, мама, она из города. Коренная рушанка.

— Откуда?

— Из Тутовников.

— Ну что ж, в добрый час, голубчик, помогай вам бог!

Больше никто не произнес ни слова. Остальные братья, ошалев от радости, поочередно хватали невесту, подбрасывали вверх, как мячик, обнимали, целовали, тормошили. Однорукий ограничился тем, что поцеловал ее в лоб. Деспа молчала. Так, молча, с мрачным и жестким, как стылая земля, лицом она и просидела весь вечер. Гыцэ и Андрукэ отправились в овечий загон, выбрали овцу, скоренько зарезали, ловко, в один миг освежевали. Половину туши поставили вариться, остальное принялись жарить. Манчу пошел к соседям и возвратился вместе с какими-то людьми, тащившими на спине два бочонка мускатного вина. Нашлось дело и для однорукого. Забыв про сон и лень, он помчался за музыкантами. И вскоре, по заведенному в городе и предместьях обычаю, дым стоял коромыслом. Кто-то из парней палил из пистолета по луне, хотя в этот вечер небо было затянуто тучами и луна не показывалась. Кто-то стрелял из охотничьего ружья по звездам, хотя звезд вообще не было видно. Ели до отвала, веселились, гуляли и пили до умопомрачения. И орали, — о чем тут еще говорить, — орали до хрипоты. Деспа загнала невесту в угол. Показала ей язык, наговорила гадостей и надавала тычков. Потом ушла в свою комнату и заперлась. Суматоха кончилась лишь на следующий день. А еще через несколько дней наступил Новый год с его колядками и бумажными цветами, миновало крещенье с морозами, и зимним каникулам пришел конец. Словно их и не было. Я отправился в школу вместе с Филипаке. С нами пошла и Деспа. Тимон, не видевший Деспу около двух недель, пока она сидела дома, открыл журнал и вызвал ее отвечать. Смуглянка встала и заявила:

— Мне и здесь неплохо. Я ничего не учила. Ничего не знаю. Не стоит и к доске выходить.

— Чем же ты была так занята все каникулы, что ничего не учила?

— Спала. А когда не спала, зевала. Позеваю — и снова сплю.

— Придется поставить тебе двойку.

— Хоть нуль, а если и нуля много, можете ставить нуль с минусом.

Учитель посмотрел на нее долгим взглядом своих красивых, пронзительных глаз, словно желая ее смирить, укротить или, возможно, даже загипнотизировать. Деспа попыталась выдержать этот взгляд, но когда ей показалось, что Тимон вот-вот одержит верх, упредила его:

— Ну чего ты вылупился? Сделай милость, перестань таращить на меня свои глазищи. А то как бы тебе не окосеть.

Тимон пожал плечами и промолчал. Оставив ее в покое, вызвал к доске другого ученика. Все удивились, но придержали язык. На уроке французского никаких шуток и шалостей не допускалось. Тому, кто нарушал установленную Тимоном дисциплину, доставалось линейкой по руке.

Во время перемены Деспа успела повздорить с девушками, которые были старше ее. Одну из них, по имени Марулис, она стала дразнить противной жабой, а другую, Поморан, оттаскала за уши и за волосы. С Валентиной она обошлась еще некрасивее, ткнув ее обоими кулаками в бок. Девушки решили, что смуглянка чем-то расстроена, и молча стерпели обиду.

Об этих подвигах Деспы я узнал еще до обеда. Узнал об этом и Филипаке. Мы решили ничего не рассказывать госпоже Арэпаш. Однако мне было трудно смотреть хозяйке в глаза и таиться, поэтому я отказался от обеда, попросив передать, что у меня разболелась голова.