Безумный лес

Цена не показалась мне слишком высокой. Я подчинился. Приложив руку к сердцу, поклялся, как она велела. Она смотрела на меня. Слушала. Словно тысячью глаз смотрела, словно тысячью ушей слушала. Теперь моя клятва, неискренность которой ускользнула от ее внимания, пришлась ей по душе. Она засмеялась счастливым смехом. Странные глаза ее, круглые и черные, как деготь, посветлели.

Мне следовало бы тотчас удалиться. Но дьявол втерся между нами и подбил меня задать вопрос:

— А теперь скажи мне, где это ты научилась так свирепо браниться, так ужасно сквернословить? У тебя это получается просто мастерски.

Мне подумалось, что эти слова вновь приведут ее в ярость. Но этого не случилось. Наоборот, голос девушки стал мягким и нежным.

— От мамы, Желтушный. От моей мамочки. О! Если бы ты слышал, как она честит моих братьев! Бывает, что не постесняется даже огреть их палкой.

— А почему она их ругает? Почему бранит? Почему бьет?

— Да потому, что если бы она их время от времени не бранила и не ругала, они бы и вовсе разленились, перестали бы работать, только и знали бы что шляться по трактирам да по кафе, бездельники.

— Хорошо, — сказал я, — я понял. Но ведь госпожа Арэпаш — женщина пожилая. Ей дозволено говорить и делать что вздумается. А ты… Ты ведь еще девочка. А такая девочка, как ты, не должна давать воли языку. У девочек, которые сквернословят… — Я запнулся.

— Ну, говори же, что случается с девочками, которые сквернословят?

Я не ожидал вопроса. И произнес, заикаясь:

— У них начинает пахнуть изо рта.

Она набросилась на меня:

— А откуда ты знаешь? Ты что… Ты много целовал девочек?

Я хотел было, назло ей, ответить, что не только целовал многих девушек и даже женщин, но даже и спал с ними. Но спохватился, решив, что не стоит подливать масла в огонь. И мягко возразил:

— Да нет же, Деспа, нет. Я до сих пор не поцеловал еще ни одной девушки.

— Снова небось врешь безбожно?

— Нет, Деспа. Я сказал тебе истинную правду. Как ты просила.

— Врешь! Врешь как сивый мерин. Уши вянут. Не может быть, чтобы ты еще не целовал девушек. Филипаке на что моложе тебя, а уже целовался со многими.

Я напустил на себя суровую мрачность человека, которого несправедливо оскорбили.

— Я не вру. Можешь мне поверить. Я не сивый мерин, чтобы врать.

Не знаю, поверила она мне или нет. Посмотрела на меня своим тяжелым, темным взглядом, криво, через силу, усмехнулась побелевшими губами. В голосе ее зазвучала нестерпимо ядовитая издевка:

— В общем-то, может быть, и не врешь. Может, за целую жизнь и тебе иногда случилось сказать правду. И верно, разве какая-нибудь девушка позволила бы поцеловать себя такому, как ты? Разве найдется такая дура, чтобы ей мог понравиться такой желтушный, костлявый, такой пучеглазый и долговязый, как ты? Да ты к тому же и урод. Хромой. Убогий. Калека. Самый настоящий инвалид.

Я молчал. Молчал и слушал, не пропуская ни звука. Слушая, взвешивал в уме ее слова и не мог не признать, что большая часть сказанного была правдой. Может быть, поэтому слова ее разили без промаха и больно ранили мое самолюбие.

Со двора послышался голос:

— Деспа!.. Как тебе не стыдно? Что это на тебя нашло, проклятая девчонка! Совсем свихнулась, бесстыдница! Стоит на минуту отвернуться, как что-нибудь да натворит. Оставь человека в покое! Кому говорю! Оставь его в покое!

Рассерженная и обозленная тем, что не успела излить всю свою досаду, Деспа повернулась на своих голых, потрескавшихся пятках и упрямо продолжала гнуть свое:

— А чего мне стыдиться-то, мама? Чего мне стыдиться? Что? Разве не правду говорю? Правду… Урод… Болван… Желтушный… Калека… Ничтожество! Неудачник! Никудышный человек! Ему только милостыню просить! Сивый мерин!.. Скотина!.. И правильно, что я разнесла его в пух и прах…

— Ох и разделаюсь я с тобой, Деспа!.. До сих пор я тебя пальцем не тронула, а теперь, теперь… уж и потаскаю я тебя за косы по всему двору…

Девчонка не отступилась. Она бесстрашно приняла бой:

— Ишь ты! Потаскаешь по двору!.. Как бы не так! Уж не думаешь ли ты, что я такая же, как мои братья? Хоть они мне и братья, но ты хорошо знаешь, что у меня с этими простофилями нет ничего общего. Ты-то знаешь, что я на них ни капли не похожа. Так нечего и грозиться. К тому же из-за чего? Из-за этого скота?

С чувством крайнего отвращения ко всем и ко всему, а больше всего к самому себе, я заковылял прочь, волоча свою больную ногу по мягкой пыли, которая толстым слоем покрывала улицу. Я шел, ускоряя шаг, спеша поскорее оставить позади дом и усадьбу семейства Арэпаш.

V

Путь к дому Зое лежал мимо трактира дядюшки Тоне. Чтобы не попасться лишний раз на глаза дядюшке — это снова разозлило бы его, — я свернул в боковую улочку и побрел вдоль маленьких старых домишек, сохранившихся, по-видимому, еще со времен турецкого владычества. Я шел, думая о самых разных, порой совсем не связанных вещах, и поглядывал по сторонам, как вдруг набрел на знакомых, которых меньше всего ожидал встретить. Я набрел на барышень Вуртежану!