Безумный лес

Это было правдой лишь наполовину. Я принимал предложение. Но безо всякой радости. Однако слово уже вылетело, и приходилось продолжать в том же духе:

— Я согласен, потому что, сам понимаешь, если все устроится с жильем и питаньем, то мне будет гораздо легче прожить в городе и пройти программу и за второй класс. За два года, стараясь изо всех сил, я мог бы закончить четыре класса. Потом отправился бы в Крайову, проучился бы там еще полгода и получил бы должность телеграфиста на железной дороге. А это уже верный заработок. Не знаю даже, как тебя и благодарить за твою заботу.

— Не торопись с благодарностями. Ведь не мне пришло в голову, что такой парень, как ты, мог бы наставить мою сестру на путь истинный. Это мамаша решила. После смерти отца мамаша — наш добрый гений, который думает обо всех и обо всем. Итак, дружище, к чему лишние слова? Могу я передать матери, что ты согласен?

— Можешь. И скажи еще, что я благодарю и целую руку.

— Э-э-э-э, да ты к тому же еще и подлиза. Постарайся поскорее исправиться, а не то я расторгну нашу сделку.

— …Не успев ее заключить?

Филипаке ушел, передал госпоже Арэпаш, что я согласен, вернулся, снова растянулся на нарах и вскоре захрапел. Я на цыпочках вышел из комнаты и тихонько прикрыл за собой дверь.

На дворе все еще тянулся проклятый день, доставивший мне столько волнений; однако и он шел на убыль. Жара спадала. Но воздух был по-прежнему раскален и пропитан густой, мелкой и въедливой пылью. Я решил прогуляться по городу. Почистил одежду и вышел из дому. Дошел до ворот. И вздохнул с облегчением, радуясь, что Корноухий не залаял, как в прошлый раз, не бросился на меня и не порвал на мне одежду. Я уже мысленно осенил себя крестом, благодаря судьбу, избавлявшую меня на сегодняшний день от новых бед. И тут меня окликнули. Я вздрогнул и замер в тревоге. Сердце у меня упало. Затем я обернулся, спешно соображая, зачем бы это я мог понадобиться. И увидел Деспу. Она, крадучись, шла за мной следом. Шла босиком, и я не услышал ее шагов.

— Ты заметил? Я посадила Корноухого на цепь. Это самый злой пес на нашей улочке. Я привязала его, чтоб он тебя не укусил. А потом больно отхлестала. Слышал, как он скулил? Нет? Тогда, может быть, тебе интересно узнать, за что я его отхлестала?

— Нет. Неинтересно.

— Я побила пса, потому что так нужно. Нужно было, понимаешь? Я побила его, чтобы он больше не смел на тебя лаять. Мама сказала, что ты теперь будешь жить у нас. И еще мама сказала, что ты останешься у нас надолго. И поэтому… раз ты теперь свой человек и будешь жить у нас долго, Корноухий не должен на тебя лаять. Я очень сильно побила его. Теперь уж он запомнит и в другой раз не станет на тебя лаять.

Я много чего насмотрелся и умел держать себя в руках. Но сейчас от жалости к Корноухому, которому досталось от Филипаке и от Деспы, сердце мое сжалось. Я чувствовал, как оно тяжелым камнем повисло в груди.. И пробормотал:

— Спасибо, Деспа. Спасибо, что подумала обо мне. Ты очень любезна. Но все-таки, по-моему, не нужно было бить собаку. Такая милая девушка…

Она вдруг сразу переменилась в лице. В ее черных глазах вспыхнул темный огонь. Она потянулась было обнять меня. Но спохватилась. Закусила губы и проговорила смиренно:

— Ты так думаешь? Ты в самом деле считаешь, что я мила?

— Да, Деспа. Я так считаю. Ты мила. Даже очень мила.

Смирения девушки как не бывало. Она нахмурилась. Стиснув зубы, процедила:

— Нет, это неправда. Ты врешь.

— Да нет, Деспа, я говорю правду.

Повелительным тоном она приказала:

— Поклянись. Поклянись, что сказал правду.

По улице, вздымая мелкую белесую пыль, катилась целая свора возбужденно лаявших собак. Они останавливались, бросались в драку, зубами хватали друг дружку за горло. Почти все они были в крови. Я замолчал. Деспа тоже умолкла. Собачонка, из-за которой затеялась драка, маленькая, брехливая шавка с гноящимися глазами, бежала, задрав хвост. Деспа посмотрела на собачонку, и в глазах ее полыхнул огонек. Потом огонек съежился и потух, точь-в-точь как в лампе, на которую подули. Собачонка метнулась прочь. Возбужденная свора кинулась следом. Шум затих вдалеке.

— Поклянись, — снова приказала мне Деспа. — Поклянись, что сказал правду!

Я собрался с мыслями. И ответил:

— У меня нет такой привычки — клясться. Ты должна поверить мне на слово.

— Клянись! Клянись, что все, что ты мне сказал, — правда! Если не поклянешься, я тебе не поверю. Слышишь? Поклянись сейчас же, а не то… А не то худо тебе придется.

Дело осложнялось и запутывалось. Я решил любой ценой выпутаться из затруднительного положения. У меня был только один выход: сыграть ту роль, которую требовала от меня смуглая девчонка. Я напустил на себя торжественный вид. Приложил правую руку к груди. И произнес:

— Будь по-твоему, Деспа. Смотри, я клянусь, что, называя тебя милой, я говорил правду и только правду.

Она бросила на меня косой, злобный и непримиримый взгляд.

— Как бы не так! Это вовсе не клятва. Ты ведь ничем не поклялся. Если хочешь, чтобы я тебе поверила, поклянись своей жизнью.