Безумный лес

Товарищи! У всех честных людей, которые незнакомы с нашими трудностями, и даже у некоторых товарищей рабочих возникал и возникает вопрос: зачем рабочие объявили всеобщую забастовку и что мы, рабочий класс, можем от нее получить? Если забастовка завершится успешно, то мы выиграем многое, но об этом я скажу немного позже. Вопрос стоит так — можем ли мы терпеть дальше насилие кучки власть имущих и их приказчиков в лице правительства генерала Авереску, того самого, по приказу которого в тысяча девятьсот седьмом году была пролита кровь более чем одиннадцати тысяч восставших крестьян? Нет, товарищи, не можем. Мы потребовали от правительства, чтобы оно уважало наше право на организацию и на создание при предприятиях, где мы работаем, рабочих домов культуры. Мы потребовали от правительства вывести войска с фабрик, заводов, из мастерских. Мы хотим работать как свободные люди, а не так как до сих пор, под угрозой солдатских штыков… Мы потребовали от правительства предоставить нам право собраний, право, которое давно имеют рабочие в других странах. Кроме того, мы потребовали от правительства разрешения иметь собственную свободную прессу, где мы могли бы открыто сказать свое слово, не боясь цензуры. Мы также потребовали от правительства увеличения заработной платы, чтобы иметь возможность жить и содержать наши семьи без постоянного страха перед призраком голода. Правительство отвергло наши справедливые требования и ответило, что если мы начнем всеобщую забастовку, то нас…

— Долой преступное правительство Авереску!..

— Долой господскую клику!..

— Долой!.. Долой!..

Это будет последний
И решительный бой.
С Интернационалом
Воспрянет род людской.

Человек на помосте молча слушал испытанную песню борьбы. Потом поднял руку. И договорил:

— Правительство пригрозило нам расстрелом.

Изо всех грудей вырвались крики ярости и возмущения:

— Долой преступное правительство!..

— Долой Авереску!..

— Долой клику!..

На улице раздались частые выстрелы. Со двора донеслись крики. Среди криков и выстрелов на мгновение послышались тонкие голоса учеников-подмастерьев, словно высоко вымахнувшее вверх и тотчас сникшее синее пламя над богатым, но очень глубоко скрытым кладом:

Вставай, проклятьем заклейменный,
Весь мир голодных и рабов…

Высокие голоса были смяты и раздавлены. А выстрелы продолжали греметь.

— Эй ты, чего дерешься?

— А почему бы не драться? Стало быть, положено!

Двери слетели с петель. Под ударами ружейных прикладов и пистолетных рукояток задребезжали и вылетели стекла. Через окна и двери в зал вваливались полицейские и солдаты, от которых несло винным перегаром. Налево и направо посыпались удары.

— За что бьешь?

— А как же тебя не бить? Приказано, вот и бью…

Кое-кто из рабочих отбивался кулаками. Другие вооружились кто стульями, кто скамьями, на которых только что сидели. Дрались свирепо и отчаянно.

— Сокола!..

— Задержать Ангела Сокола!..

Я забился в угол. Зажатый со всех сторон, я не мог драться. Хорошо еще, что уберегся, не упал и не был растоптан ногами. На мою долю досталось лишь несколько ударов в грудь да пара тычков в живот. «Вот бы повезло, — подумал я, — вот бы мне повезло, если бы удалось отделаться так дешево».

— Сокола!..

— Задержать Ангела Сокола!..

— Смотрите, в первую голову не упустите Ангела Сокола!..

— Он уже ускользнул, господин комиссар.

— Идиоты!

— Он смылся через заднюю дверь.

— Их много удрало через заднюю дверь.

— В погоню!.. Чего ждете? В погоню! Привести их ко мне живыми или мертвыми.

Полицейские влезли на помост, отыскали в глубине зала дверь и скрылись за нею. Городовые, оставшиеся в зале, надели, по приказу комиссара, наручники на тех, кто был избит больше других. Остальных солдаты вытолкали во двор и хотели было окружить и арестовать, но рабочие быстро сплотились в тесную группу, оттеснили солдат, прорвали их кольцо и пробились на улицу. Кое-кто убежал. Но большинство смешалось с толпой, привлеченной выстрелами и шумом драки. Я тоже затерялся в толпе и нетерпеливо ждал, что будет дальше. Солдаты сорвали объявление, из которого я узнал о собрании, и перебили все выходившие на улицу окна клуба. Арестованных вывели и погнали к примэрии. По указке офицера солдаты беспрестанно толкали их в спины прикладами ружей.

— Хо!.. Стыдитесь!.. Какой позор!.. Эх!.. Разве вы солдаты?

Из толпы, запрудившей улицу, раздавались выкрики и свист. Солдаты, конвоировавшие арестованных, ускорили шаг и, скрывшись в саду примэрии, больше не появлялись. Перед клубом остались наводить порядок несколько полицейских, другие, находившиеся в помещении, помогали полицейскому комиссару Кирноагэ производить обыск. Они выволокли на тротуар переломанные столы и стулья, портреты в рамах и кипу книг и брошюр.

— Что делать с этим хламом, господин комиссар?

— Свалить в кучу посреди улицы.

— Но тогда… остановится уличное движение.

— Ну и что из того?