Безвидный свет. Введение в изучение восточносирийской христианской мистической традиции

Любовь (ἀγάπη) для Григория – главным образом то, что ведет к соединению с доставляющим удовольствие; предмет любви может быть при этом и благим, и дурным¹³. Когда ἀγάπη человеческой души обращена к Богу, эта любовь соединяет душу с ним и преображает ее в Нем¹⁴. Рачение (ἔρως), с этой точки зрения, не должно радикальным образом отличаться от любви, оно лишь указывает на особый аспект любви – ее экстатический характер, ее силу. Вот что пишет Григорий: «При виде невыразимой красоты Жениха, душа оказывается уязвлена нетелесной и пылающей стрелой рачения. Ибо преизбыточествующая любовь (ἀγάπη) зовется рачением (ἔρως)»¹⁵. В другом месте он говорит, что рачение – это бесстрастная страсть¹⁶, настаивая, таким образом, на пассивности души в отношении действия рачения, которое, как упоминалось ранее, он описывает как уязвление и жжение. Страстный характер рачения еще больше проявляется в следующем тексте¹⁷: «И человеческий слух и природа не могут вместить [этой преизбыточности, которой является любовь Божия]. И потому-то, что сильнее всего производит в нас удовольствие (я имею в виду страсть рачения (ἔρως)), то он загадочным образом предпоставил изложению догматов, давая чрез сие знать, что душе, возводящей взор к неприступной красоте Божественного естества, надлежит столько иметь рачение к оной, сколько тело имеет привязанность к сродному и соплеменному, пременив страсть в бесстрастие, так чтобы, когда угаснет всякое телесное расположение, посредством одного лишь Духа воскипало в нас рачением помышление»¹⁸.

Итак, в целом мы здесь снова видим такое же различие, как у Макария и Иоанна Дальятского¹⁹: любовь выражает в основном аспект единения с Богом, а рачение – собственно мистический аспект этого опытно познанного единения во всей его силе. Можно еще отметить, так же как у Макария и Иоанна Дальятского, особую связь, установленную между рачением и желанием божественной красоты.

Учитывая постоянно ощутимое влияние Макария на Иоанна Дальятского и даже на Иосифа Хаззайю, весьма правдоподобным представляется, что именно Макарию они обязаны своим различием между любовью и рачением²⁰. Однако следует отметить, что Макарий не упоминает об этом различии явным образом, – даже если оно подразумевается при использовании им этих двух терминов, – тогда как Григорий Нисский считает нужным его объяснить: «Рачением называют преизбыточествующую любовь»; также в начале своего Изъяснения Песни Песней он пишет: «Поскольку Премудрость говорит: “Возлюби (от ἀγάπη), насколько можешь, от всего сердца и всею силою [твоею]” […], то осмеливаюсь я прибавить к сим словам и следующее: возлюби рачением²¹. Ибо у бесплотных безукоризненна и бесстрастна эта страсть, как Премудрость говорит в Притчах, предписывая [нам] рачение к божественной красоте»²². Быть может, под влиянием Григория Иоанн Дальятский посвятил целую беседу выявлению связей между любовью и рачением, обсуждение которых он, конечно, нашел также и у псевдо-Макария.

5.1.2. Бесконечное преуспеяние в видении Бога

Прямое влияние Григория на Иоанна Дальятского в положениях, в которых он сходится с Макарием, как кажется, подтверждается учением Иоанна и Григория относительно бесконечного преуспеяния в видении Бога здесь и в будущей жизни. Конечно, и Макарию случается говорить о непрерывном желании, которое вызывает рачение: «Когда кому-либо, сжигаемому жаждой, дают воду, он, когда начинает пить, не только не знает сытости и не утоляет своей жажды, но, совсем напротив, еще больше бывает ею охвачен. […] То же самое случается с душами, которые пленяются рачением Бога: чем больше они становятся достойными для приятия Его даров, тем больше они желают их и стремятся [к ним], и не могут [ими] насытиться. Как сказал об этом Премудрый: “Ядущие Меня еще взалчут, и пиющие Меня возжаждут опять”»²³. Но это положение занимает настолько центральное место одновременно у Григория Нисского и Иоанна Дальятского, что здесь можно предположить прямую зависимость последнего от первого. Даже сам тон, а также частично словоупотребление в тех отрывках, которые мы сейчас приведем, наводят на мысль об этом. Хотя, как нам еще доведется сказать, есть и некоторое отличие в понимании диалектических связей между насыщением и ненасытимостью в видении Бога у Иоанна, с одной стороны, и у Григория – с другой.