Библейские мотивы. Сюжеты Писания в классической музыке

Франция, ставшая местом «второго рождения» Денисова, в его биографии далеко не случайна: не существует ни одного – за исключением, возможно, Игоря Стравинского – столь «французского» русского композитора. Слава Денисова и любовь к нему в среде слушателей и деятелей французской новой музыки была колоссальна. Всё началось с тех пор, как партитура «Солнца инков» – камерной кантаты 35-летнего Денисова для сопрано и ансамбля на стихи Габриелы Мистраль (1964) – попала в руки Пьера Булеза[685] и благодаря ему зазвучала в Европе – ФРГ, Бельгии и особенно Франции. Сибиряк, сын радиофизика и фтизиатра – специалистки по лечению туберкулёза, – в течение жизни, по выражению крупнейшего русского музыковеда Юрия Холопова, Денисов «сросся с Западом»{351}. Он начал учить французский самостоятельно ещё в родном Томске, чтобы читать французских писателей в подлиннике. Отточенность и утончённость его композиторского языка, кристальная ясность, структурная безукоризненность, живописность и возвышенная, платоническая лирика денисовской музыки – всё это поразительным образом соответствовало «геному» французского искусства. Денисов с огромной нежностью относился к камерному и фортепианному наследию Глинки – возможно, самого недооценённого лирика и миниатюриста русской музыки, преимущественно – в советский период – преподносимого как автор «великолепных оперных фресок», обнаруживающих силу «русской народности, величия и мужественности русских характеров»{352}. Эта любовь – вкупе с нетипичным для советского композитора знанием французского – подключала Денисова к грандиозному материку европейской культуры начала XIX в., частью которого была тогда Россия, к пушкинской эпохе, «…когда всё дворянство говорило на французском, когда была мода и на одежду, и на культуру, и на литературу Франции»{353}, а Жуковский на обеде у прусского короля был представлен Августу Герману Нимейеру.

Интертекстуальность была фундаментальной чертой языка Денисова – именно она, а не полистилистика – постмодернистская коллажная техника, в которой работал другой представитель «московской тройки»[686] авангардистов, Альфред Шнитке, и которую Денисов считал симптомом кризиса композиторского искусства как такового. Автор большого количества музыки для кино, мультфильмов и радиоспектаклей, он никогда не допускал интервенции «прикладного» в область «высокого», однако налаживание связи, общей кровеносной системы, обмена структурной информацией между чужим и своим музыкальным «словом» было тем ювелирным искусством, которое подходило дарованию Денисова идеально[687]. Шуберт оставался одной из констант его художественного мира, воплощением света и смысла, кротости и недостижимой простоты, источником музыки как таковой: тем, без чего она «не живёт, а умирает»{354}. Эти слова сказаны Денисовым о цитате из песни Шуберта «Утренний привет», звучавшей в его концерте для скрипки (1977). С идеей воскресения она связывалась уже тогда: шубертовская тема сначала деформировалась, «рассочинялась», чтобы затем открыться «как нежная и чистая краска», символизирующая «начало новой жизни»{355}. В финале концерта Денисова для альта (1986) звучат вариации на тему ля-бемоль-мажорного экспромта Шуберта. Денисов также оркестровал знаменитую «Ave Maria» и несколько циклов шубертовских вальсов.