Библия и мировая культура

До сих пор продолжаются споры по поводу жанровой природы Песни Песней[347]. Ее определяли и как священную драматическую поэму, написанную в духе буколики (Ориген), и как Божественную пасторальную драму (Дж. Милтон), как собрание любовных и одновременно религиозно-духовных песен, связанных в единое целое и принадлежащих реальному Соломону (И.Г. Гердер[348]), и как драму или даже мелодраму с различным количеством действующих лиц (И.Ф. Якоби[349], К.Ф. Аммон[350], Э. Ренан[351], Ф. Делич, Г.Г.А. Эвальд[352], К.Д. Гинсбург и др.), и как сугубо фольклорное собрание свадебной и любовной лирики. Последняя концепция окончательно сложилась в XIX в. под влиянием развития этнографии и фольклористики, и в частности — описания немецким консулом в Дамаске И.Г. Вецштайном (Вецштейном) в 1873 г. современных сиропалестинских, т. е. арабских, свадебных обрядов. Опираясь на данные Вецштайна, немецкий исследователь К. Будде в 1894 г. наиболее последовательно изложил концепцию о том, что Песнь Песней — собрание песен сельской свадебной недели. Однако современная библеистика весьма скептически относится к прямому перенесению современных обрядов и обычаев сиро-палестинского региона на мир Древности, и в частности — на мир библейский. Некоторые современные исследователи (например, М.Х. Сегал) полагают, что Песнь Песней — антология не свадебной, а просто любовной поэзии, аранжированная редактором-составителем, который определенным образом расположил материал и придал ему единство. Фольклорная гипотеза преобладала и в советской библеистике (в частности — в работах выдающегося востоковеда-семитолога, гебраиста и переводчика И.М. Дьяконова[353]), однако подход к Песни Песней как к сугубо фольклорному собранию песен, практически никак не связанных между собой, не является единственно убедительным и общепринятым[354]. В последнее время многие исследователи склоняются к той точке зрения, что Песнь Песней представляет собой глубоко продуманное и сложно структурированное целое (например, Р. Кесслер[355], Дж. Ш. Экзам[356] и др.), что сама целостность изначально заложена в произведении автором окончательной его редакции[357]. Такого же мнения придерживался С.С. Аверинцев (см. ниже).

В Песни Песней тесно переплетаются лирическое и драматическое начала. В ней нет авторской речи, но есть лирические излияния и медитации, страстные монологи героев и их диалоги, а также партии хора (хотя они определяются только по смыслу), а значит — драматизованная форма. Кроме того, есть некий единый сюжет, хотя и не лежащий на поверхности, как и подобает лирическим произведениям, — внутреннее действие, служащее не изобразительной цели и не демонстрации визуального сценического ряда, но выявлению движения человеческого духа и нюансов чувств, алогичной логики страсти. Таким образом, по жанру Песнь Песней представляет собой лирико-драматическую поэму (или лирическую поэму в драматизованной форме). Кроме того, это поэма любовно-эротическая и одновременно религиозно-философская, ибо речь идет о любви в самых разнообразных ее аспектах — любви физической и духовной, любви между мужчиной и женщиной, любви между Богом и общиной верных Ему, между Богом и человеческой душой.

В центре Песни Песней — история любви и описание свадебного обряда, в мифопоэтическом мышлении многих народов обладающего особым священным, сакральным смыслом. Главные действующие лица поэмы — безымянные Он и Она, пастух и пастушка. Девушка лишь однажды названа по месту происхождения — ѓа-Шуламмит (шуламитянка, или шуламянка) — жительница Шулама (Сулама): «Вернись, вернись, шуламянка…» (Песн 7:1; здесь и далее, кроме особо оговоренных случаев, перевод И.М. Дьяконова)[358]. Впоследствии это имя нарицательное стало восприниматься как собственное, как имя героини — Суламифь, что отражает и русский Синодальный перевод, где слово «шуламитянка» передается как Суламита: «Оглянись, оглянись, Суламита…» Вероятно, древний Шулам, который библеисты отождествляют с городком Шунем на севере Изреельской долины (современное арабское название этого городка звучит как Шулем), славился своими красавицами (родом из Шунема, или Шунама, была и прекрасная Авишаг ѓа-Шунаммит — Авишаг Шунамитянка, или Ависага Сунамитянка, согревавшая умирающего Давида). Герой поэмы — юноша, которого иногда именуют царем и сравнивают с Соломоном. Однако это сравнение чисто метафорическое: в свадебных обрядах очень многих народов жених уподобляется князю, царю (согласно Талмуду, обряд возложения царского венца на головы жениха и невесты держался до осады Иерусалима Веспасианом в 69 г.). В остальном же текст свидетельствует о простых, бесхитростных занятиях героев поэмы, для которых кровли домов — кедры, потолки — кипарисы: