Библия и мировая культура

— Я черна, но собою прекрасна,
Дочери Иерусалима!
Как шатры Кедара, как завесы Соломона.
Не смотрите, что я загорела,
Что меня подглядело солнце.
Мои братья на меня прогневились,
Виноградники стеречь мне велели,—
Свой же виноградник не устерегла я.
— Ты мне расскажи, любовь моей души,
Где ты стадо пасешь, где со стадом отдыхаешь в полдень,
Чтобы мне не бродить под покрывалом,
Где друзья твои расположились! —
Если ты не знаешь, прекраснейшая из женщин,
Выходи по тропам овечьим и паси ты козочек своих
У шатров пастушьих.

(Песн 1:5–8

) [68]

В оригинальном тексте поэмы чередуются стихи различной длины, но наиболее употребительны длинные пятиударные строки с цезурой (ритмической паузой) после третьей или после второй музыкальной стопы. Все это создает необычайную гибкость интонации, разнообразие ритмического рисунка.

Автор поэмы, несомненно, опирался на фольклорные источники (свадебные и любовные песни), но при этом превратил цикл песен в маленькую стихотворную драму, ввел в песенную лирику драматический элемент. Так как оформлялась поэма окончательно уже в эпоху эллинизма, исследователи первоначально видели здесь влияние драматизованных лирических жанров эллинистической литературы, и в первую очередь идиллии (или буколики; жанр, появившийся в греческой поэзии благодаря Феокриту). Однако по мере изучения древней ближневосточной поэзии (египетской, шумерской, вавилонской, еврейской) ученые все больше убеждались в том, что именно ближневосточная традиция повлияла на формирование эллинистической идиллии. С.С. Аверинцев отмечает: «…свадебные напевы — материал для Песни Песней; но материал этот подвергнут изысканному литературному оформлению и приобрел облик, стоящий на границе драмы. Некоторые ученые усматривали в этой полу-драматичности влияние эллинистического мима, но в свете известных науке образов египетской и отчасти вавилонской любовной поэзии разумнее предположить, что, напротив, ближневосточная традиция, законным плодом которой является Песнь Песней, оказала воздействие на эллинистический мим (и на эллинистическую идиллию, лирико-драматическая форма которой, пожалуй, ближе всего подходит к Песни Песней)»[359].

При всей кажущейся хаотичности и даже алогичности некоторых фрагментов Песнь Песней поражает глубокой продуманностью композиции: в ней видится единое действие, имеющее свои законченные и в то же время взаимосвязанные эпизоды[360].

Начинается поэма со своеобразной экспозиции — изображения внутреннего состояния героини, к которой приближается сладкий, манящий и в то же время пугающий своей грозной силой призрак любви:

Пусть уста его меня поцелуют!
Ибо лучше вина твои ласки!
Дух твоих умащений прекрасен,
Разлитой елей — твое имя,
Потому тебя девушки любят.

(Песн 1:2–3

) [67]

Действие происходит пока в мире смятенного воображения девушки, ждущей любви, готовой открыть ей сердце, и поэтому поэтическая речь перебивается страстными эмоциональными возгласами: «Влеки меня! За тобой побежим мы!» (Песн 1:3) [67].

Значительная часть действия происходит в некоей сновидческой реальности. Так, в следующем эпизоде образ возлюбленного постоянно преследует девушку, мелькает в изгибах холмов, дразнит ее воображение, призывает ее выйти ему навстречу: