Уже здесь начинает кристаллизоваться мистическое учение о Премудрости как «олицетворенной мудрости Божества» (С.С. Аверинцев[384]
) и как своего рода Душе мироздания, в единении с которой постигаются сакральные тайны. Оно будет продолжено во второканонических Книге Премудрости Соломона, Книге Премудрости Иисуса, сына Сирахова, а затем в христианском учении о Софии — Премудрости Божией. Сравнивая образ Афины, греческой богини мудрости, с образом Премудрости в Книге Притчей Соломоновых и указанных второканонических книгах, С.С. Аверинцев отмечает: «Сама Афина имеет много общего с последующей Софией; и все же если мифологема греческой Афины… есть олицетворение мудрости, то мудрость в греческой мифологии не есть лицо. Иначе в ветхозаветной традиции, где понятие Премудрости — в силу самой специфики иудаистической мифологии — приобретает личностный облик: Самораскрытие Бога в мире должно было принимать характер «лица» (или «как бы лица») — как второго и подчиненного «Я» Бога»[385]. Исследователь отмечает, что Премудрость «выступает как девственное порождение верховного Отца, до тождества к Нему близкая: «Она есть дыхание силы Божией и чистое излияние славы Вседержителя» (В Книге Притчей Премудрость понимается также как умение жить в соответствии с заповедями Божьими, в поисках правды и истины: «Я хожу по пути правды, по стезям правосудия…» (