Билет на вчерашний трамвай

— Совершенно верно. Она милая. — О маме почему-то говорить не хотелось, и я сменила тему: — Так. По-моему, кому-то уже спать пора. Да?

— Нет, — ответил мой сын с Пашкиных колен. — Я с Дедом Морозом посижу.

— Не посидишь, — я решила проявить твёрдость. — Ты сейчас пойдёшь в ванную, потом ляжешь в кроватку, а я посижу с тобой, пока ты не уснёшь. Хорошо?

Дюшка задумался, потом погладил Пашку по лицу, вздохнул и слез с его колен:

— Хорошо.

— У тебя замечательный сын. — Пашка проводил глазами убежавшего в ванную Андрюшу и посмотрел на меня: — Он у тебя вырастет настоящим мужчиной.

— Знаю, — просто ответила я. — Он — моя гордость… Накрывая Андрюшку одеялом, я улыбнулась, вспоминая, как все начиналось…

* * *

Сын… это мой сын!

…Тёмным осенним промозглым вечером я поняла, что в моем животе поселился сын.

То, что это сын, а не, к примеру, глист, — я поняла сразу.

И очень ответственно стала его взращивать.

Я кормила сына витаминами, пичкала кальцием и мужественно глотала рыбий жир.

Сын не ценил моих усилий и через пять месяцев вспучил мой живот до размеров пляжного мяча. А ещё он все время шевелился и икал.

Я торжественно носила в руках живот с сыном и принимала поздравления и мандарины. Которые ела с кожурой и с жеманной улыбкой.

Мы с сыном слушали по вечерам Вивальди и трагично, в такт, икали под «Времена года»…

Через шесть месяцев я поймала себя на том, что облизываю булыжник с водорослями, который извлекла из аквариума. Я этого не хотела — я выполняла приказы сына.

Через семь месяцев я стала килограммами есть сырую гречку. Сын надо мной глумился.

Через восемь месяцев я влезала только в бабушкин халат и в клетчатый комбинезон, который делал меня похожей на жену Карлсона. Сын вырос и не оставил мне выбора.

Через девять месяцев я перестала видеть собственные ноги, время суток определяла по интенсивности икоты сына, ела водоросли, сырую гречку, мандарины с кожурой, активированный уголь, сухую глину, предназначенную для масок от прыщей, жевала сигаретные фильтры и кожуру от бананов.

Я не стригла волосы, потому что баба Рая с первого этажа каркнула, что своими стрижками я укорачиваю сыну жизнь.

Я не поднимала руки над головой, чтоб сын не обмотался пуповиной.

Я никому не давала пить из своей чашки.

Я старательно запихивала в себя свечи с папаверином, чтобы сын не родился раньше времени. Причём запихивала их не туда, куда надо. Подумаешь, ошиблась на пару сантиметров…

Я до крови расчёсывала себе живот и всерьёз опасалась, что он вот-вот лопнет.

Я купила сыну коляску, кроватку, двадцать две упаковки памперсов, ванночку, подставку в ванночку, зелёнку, вату, стерильные салфетки, десять бутылочек, дюжину сосок, штук двадцать пелёнок, три одеяла, два матраса, манеж, велосипед, восемь чепчиков, кучу костюмов, пять полотенец, двадцать ползунков разных размеров, распашонки в неисчислимом количестве, шампунь, масло для попы, газоотводную трубочку, отсасыватель соплей, клизму, две грелки, зубную щётку, музыкальную карусель, два мешка погремушек и жёлтый горшок.

Я возила горшок в коляске по квартире, стирала и гладила с двух сторон все двадцать пелёнок, пятнадцать костюмов и далее по списку, а моя мама втихаря звонила психиатру.

Сын должен был родиться в период с 12 июля по 3 августа. Двенадцатого июля я собрала два пакета вещей. В первом лежали тапочки, гель для душа, шампунь, зубная щётка, бумага, ручка, салфетки, расчёска, носки, резинка для волос и жетоны для телефона-автомата. Во втором пакете были две пелёнки, памперс на три килограмма, распашонка, голубой чепчик, голубой «конверт» с заячьими ушами, кружевной уголок и соска-слоник.

Тринадцатого июля я перетащила пакеты к себе в комнату и поставила возле кровати.

Четырнадцатого июля я купила прогулочную коляску и пере- ложила в неё жёлтый горшок.

Пятнадцатого июля от меня сбежал в другую комнату муж. Шестнадцатого июля я сожрала ударную дозу рыбьего жира и плотно оккупировала туалет ещё на два дня.

Девятнадцатого июля мне с утра захотелось плакать. Я ушла в гостиную, села в кресло под торшером, достала из кармана своего необъятного халата «Тетрис» и начала проигрывать, тоненько при этом всхлипывая.

Через час меня нашёл папа. Он посмотрел на меня, о чем-то подумал, подёргал себя за бороду и тихо вышел.

А ещё через час за мной приехала «скорая помощь».

Я уцепилась за мужа и заревела в голос.

Муж посинел и сел мимо стула.

Сын принял решение родиться.

Меня привезли в роддом, взвесили, пощупали, заглянули внутрь практически через все отверстия в моем организме и сказали, что сын родится к полуночи.

На часах было семь часов вечера.

В лифте, поднимающем меня в родблок, я заревела.

Старушка-нянечка, которая меня сопровождала, торжественно пообещала не спать до полуночи и лично отвезти меня и сына в палату.

Я успокоилась.

Меня уложили на жёсткую кушетку и оставили одну. Стало скучно.

Сын внутри меня молчал и ничем не намекал на то, что он хочет родиться.

Стрелки больничных часов показывали восемь вечера.

Пришли врачи. Долго читали мою карту. Щупали мой живот. Разговаривали:

— Схватки?

— Слабые.

— Воды отошли?