Билет на вчерашний трамвай

Я нахмурила брови, вспоминая, что это может быть за хорошая песенка.

Пашка совсем по-стариковски крякнул:

— Вот оно что… Ну, пой тогда песенку, внучок. Сын отпустил верёвочку от ослика, глубоко вдохнул и громко

запел:

— Ещё совсем малюсенькие ножки, ещё совсем не ходят по дорожке, и все друзья, увидев, замечают: глаза похожи на папу… — Тут Андрюша запнулся, на секунду задумался и заголосил: — Мой родной сыно-о-ок!

У меня защипало в носу, и я незаметно выскочила на кухню, сделав вид, что занята приготовлением чая. Реакцию Пашки я не видела, но очень хорошо представляла.

— Какие ты хорошие песни знаешь, Андрюша… — раздался Пашкин голос. — Держи подарки, малыш.

В прихожей что-то зашуршало, а потом раздался топот, и на кухню влетел раскрасневшийся Дюшка, сжимая в руках пакетик со сладостями и красную железную машинку.

— Мам! Смотри, что мне Дед Мороз принёс!

— А ты спасибо дедушке сказал?

— Ой… Забыл. Щас скажу! — покраснел ещё больше сын и умчался обратно. — Мам, — крикнул он через секунду, — а дедушка уже ушёл…

Я выронила коробку с чаем.

— Куда?!

— В ванную…

Я наклонилась, подняла с пола коробку и подмела просыпавшуюся заварку. В ванную… Значит, насчёт Пашкиной реакции я не ошиблась.

Я уже разлила в три кружки чай, когда он вошёл на кухню. С мокрым лицом и волосами.

— Умывался? — спросила, не глядя.

— Освежил лицо.

— Расчувствовался, Дед Мороз?

Пашка протянул руку и развернул меня лицом к себе.

— Откуда в тебе этот цинизм, Ксюш? Я смотрела прямо в его голубые глаза.

— А ты поживи, как я.

— Я понимаю…

— Да ни черта ты не понимаешь! — Я скинула Пашкину руку и наклонилась над своей кружкой. — Я одна живу и тяну Андрюшку, Паш. Я устала. Устала как собака. Я ему за маму и за папу. За папу даже чаще. Потому что мужика вырастить хочу, а не педика. Он у меня уже даже не плачет, когда ему больно, — после того как я как-то пообещала ему купить лифчик пятого размера, если он будет реветь, как девчонка… Сказала, что в садик его в этом лифчике отведу…

Пашка поцеловал меня в макушку и крепко обнял за плечи.

— Ксюша, ты перегибаешь палку, родная… Он же ещё маленький…

Я вымученно засмеялась.

— М аленький? Да ни черта подобного! Мы с ним недавно возвращались вечером домой и встретили у подъезда соседку, тётю Люсю. У неё своих внуков нет, а детей она любит. Хорошая такая женщина, милая… Так вот, мы её встретили, и она Андрюшке говорит: «Дюшенька, может, пойдёшь жить ко мне? У меня собачка есть живая, квартира большая, игрушек красивых много. Пусть мамочка твоя отдохнёт, одна поживёт, она ж работает, устаёт, а я давно на пенсии…» И мне подмигивает, мол, не обижайся, шучу. Андрюшка так задумался, прям по мордашке вижу: думает всерьёз. Живая собачка — это круто. Он молчит, и мы с тётей Люсей молчим. И тут Дюша вкладывает свою руку в мою ладонь и говорит соседке: «Я б пошёл… Да кто ж тогда мать мою кормить будет?» Мы с тётей Люсей минуты две в ступоре стояли, не зная: то ли смеяться, то ли плакать… А ты говоришь — маленький ещё…

Пашка задумчиво кинул мне в чай два куска рафинада.

— Как обычно? Два?

Я улыбнулась и потёрлась щекой о Пашкин рукав.

— Я уже клала сахар, Пашк…

— Дед Мороз! — влетел на кухню Дюшка. — Ты ещё у нас посидишь? Не уйдёшь?

— Ни за что, — серьёзно ответил Пашка. — Ну-ка, иди ко мне быстренько.

Андрюшка вскарабкался Пашке на колени и запустил руку в конфетницу.

— Ну, теперь ты рассказывай: где был, как жил, как нас нашёл? — спросила я Пашку, не называя по имени. Ведь Деда Мороза не могут звать Пашкой, правда?

Рыжий скосил глаза на Дюшеса и, старательно подбирая слова, заговорил:

— Ну, как я жил? После того как ты ушла, я недолго у Иры проработал. Нет, ты тут ни при чем. У меня мать заболела сильно. Там, в Запорожье. Мы с Лёхой, с братом, подбили все свои бабки и слиняли от Ирки без предупреждения. Ну вот, полгода я с матушкой жил. Болела она тяжко, долго… А весной прошлой умерла… Знаешь, я все время хотел тебе позвонить, но стеснялся. Ты с Женькой жила… Кстати, а что с ним?

Я кивнула на Дюшку и прикрыла глаза. Мол, потом расскажу, не при ребёнке же, а ты продолжай, продолжай.

— Мамы не стало — мы с братом продали соседям наш дом да обратно в Москву рванули. Сейчас работаем опять. Не с Иркой. Другое место нашли, хорошее. А вчера я с работы пришёл, лёг на диван и опять тебя вспомнил.

Я хихикнула.

— Я у тебя ассоциируюсь с диваном?

— Нет, — Пашка, казалось, не заметил подколки. — Я все время тебя вспоминал. А вчера решил позвонить. Мама твоя мне сказала, что ты больше там не живёшь. И новый адрес давать не хотела.

Я улыбнулась.

— И тут ты вспомнил, как впаривал людям «Лактофайбер»?

— А что вспоминать? Я до сих пор этим занимаюсь. Только впариваю уже другое барахло. В общем, ты же знаешь: мой язык меня кормит. Через пятнадцать минут я о тебе уже все знал. Вот и пришёл без звонка. Мама твоя мне сказала, что ты одна живёшь…

— А то. Маме только уши свободные дай. Она тебе многое про меня расскажет, ага.

Пашка пожал плечами.

— Почему так скептически? По-моему, очень милая женщина.

Я сунула в рот конфету и отхлебнула чай.