Эволюционная теория пошатнула столь многие фундаментальные представления, что лишь единицам было по силу сразу вместить случившееся. Даже Альфред Рассел Уоллис (1823—1913), который внес существенный вклад в работу Дарвина, не мог принять отсутствие контролирующего Разума. [848] Американский ботаник Аса Грей (1810—1888), убежденный эволюционист и верующий христианин, использовал эволюционную теорию в изучении жизни растений, но не соглашался с идеей отсутствия общего божественного замысла. [849] Между тем дарвиновская теория подрывала не только «аргумент от замысла», прижившийся в западном христианском богословии, но и центральные принципы Просвещения.
Впрочем, у Дарвина не было желания разрушать религию. В его вере наступали то отливы, то приливы, особенно после трагической смерти его дочери Энни, но основная проблема в христианстве для него заключалась не в естественном отборе, а в доктрине о вечном проклятии, – без сомнения, реакция на проповеди об аде. Он писал Асе Грею, что невозможно сомневаться, что «человек может одновременно быть пылким теистом и эволюционистом», и добавил: «Я никогда не был атеистом в смысле отрицания бытия Божьего. Мне кажется, обычно – хотя и не всегда, но все чаще, как я становлюсь старше, – мое состояние ума было бы правильно назвать агностическим». [850] Тем не менее в результате его исследований Бог перестал быть единственным научным объяснением вселенной. Мало того, что нет научного доказательства существования Бога: естественный отбор показывает, что такое доказательство невозможно. Если христиане хотят верить, что эволюционным процессом руководил Бог, – многие так и поступили, – это уже дело личного выбора. Дарвиновские открытия усилили уже возникшую тенденцию исключать теологию из научного дискурса. К концу 1860-х годов большинство ученых были еще христианами, но как ученые они перестали говорить о Боге. По замечанию американского физика Джозефа Генри (1797—1878), научная истина требует строгих физических данных; она должна помочь нам «объяснить, предсказать и в некоторых случаях контролировать природные явления». [851] Целиком опираясь на осязаемую и измеримую фактуру, наука отныне отвергала гипотезы, основанные не на том, что человек видит в природе, а потому непроверяемые.
Одним из первых осознал значение этих исследований для естественного богословия Чарльз Ходж, профессор теологии из Принстонской богословской семинарии. В 1874 году он издал книгу, которая стала первой последовательной критикой дарвинизма с религиозных позиций. По его словам, ученые столь сильно погрузились в изучение природы, что верят только в естественные причины, не понимая, что религиозная истина также основана на фактах, а потому заслуживает уважения. [852] Ходж отдавал себе отчет в проблемах, которые встанут перед христианской верой, когда ученые откажутся искать в Боге последнее объяснение. Он справедливо предрек, что религии в том виде, как он ее знал, «приходится сражаться за свою жизнь против большого класса ученых мужей». [853] А ведь ничего подобного не было бы, если бы христиане не попали в зависимость от чуждого их религии научного метода. Критиковал Ходж Дарвина и с позиций, которые считал научными. Увязнув в старых представлениях, он считал, что дело науки – собирать и систематизировать факты, а потому не понимал важности гипотетического мышления. Он считал, что раз Дарвин не доказал свою теорию, значит, она не научна. С его точки зрения, ни один здравомыслящий человек не станет спорить с тем, что сложная структура глаза – результат сознательного замысла. [854]
Однако в своей оппозиции Дарвину Ходж был почти одинок. Большинство христиан, не понимая всех богословских последствий естественного отбора, были вполне открыты эволюционной теории. Дарвин еще не превратился в пугало, каким его сделали впоследствии. В конце XIX века консервативных христиан существенно больше заботили совсем другие проблемы.
В 1860 году (спустя год после «Происхождения видов») семь англиканских клириков опубликовали «Очерки и рецензии»: серию статей, которая знакомила широкую аудиторию с немецкой «высшей критикой» Библии. К своему изумлению, ничего не подозревавшие читатели узнали, что Моисей не писал Пятикнижия, а царь Давид – Псалмов, и что библейские чудеса – всего лишь литературный троп. В то время немецкие клирики были значительно лучше образованны, чем их британские и американские коллеги, у которых не хватало подготовки, чтобы лично следить за немецкими исследованиями и сообщать о них пастве. [855] Однако к 1850-м годам британские нонконформисты, которым не разрешалось учиться в Оксфорде и Кембридже, начали ездить в немецкие университеты, где поднабрались «высшей критики». Между этими «онемеченными» учеными и их коллегами по колледжам и семинариями происходили стычки.