Наука Нового времени строилась на убеждении в том, что можно достичь абсолютной уверенности. Правда, еще Юм и Кант сомневались в этом идеале, отмечая, что понимание внешнего мира во многом отражает нашу психологию. Однако даже Кант не оспаривал фундаментальные категории ньютоновской науки: пространство, время, субстанцию и каузальность. Однако не прошло и поколения после уверенного предсказания Гильберта о том, что осталось лишь добавить заключительный штрихи к великой «Системе» Ньютона, как все пришлось переосмысливать. Еще в конце XIX века шотландский физик Джеймс Клерк Максвелл (1831—1879) написал работы по теории электромагнитного поля, которые обозначили сдвиг в понимании времени. Удивительный эксперимент американских ученых Альберта Майкельсона (1852—1951) и Эдварда Морли (1838—1923), предназначенный выяснить зависимость скорости света от движения Земли относительно эфира, показал: смещений, требуемых гипотезой неподвижного эфира, не наблюдается. Это совершенно расходилось с ньютоновской механикой. Вскоре состоялось открытие радиоактивности Антуаном Анри Беккерелем (1852—1908) и появление квантовой теории в результате исследований Макса Планка (1858—1947). И наконец, Альберт Эйнштейн (1879—1955) применил квантовую теорию к свету и сформулировал специальную (1905) и общую теорию относительности (1916). Эта теория взяла на вооружение результаты экспериментов Майкельсона – Морли, соединив понятия пространства и времени (которые Ньютон считал абсолютными) в единый пространственно-временной континуум.
Основываясь на прорыве Эйнштейна, Нильс Бор (1885—1962) и Вернер Гейзенберг (1901—1976) заложили основы квантовой механики, которая противоречила уже каждому из основных постулатов ньютоновской физики. Так было покончено с традиционной предпосылкой, что знание развивается постепенно, и каждое поколение добавляет свои достижения к достижениям предков. В удивительном мире квантовой механики трехразмерное пространство и одномерное время стали относительными аспектами пространственно-временного континуума с четырьмя измерениями. Атомы оказались вовсе не твердыми и нерушимыми «строительными блоками» материи. Выяснилось, что время может течь с разной скоростью, идти назад и даже останавливаться. Законы Евклидовой геометрии не дают универсального описания природы. Планеты движутся по своим орбитам не потому, что их влечет к Солнцу сила притяжения, а потому что пространство, в котором они движутся, искривлено. Особенно поражали субатомные явления, поскольку они наблюдаемы и как волны, и как частицы энергии. Эйнштейн признавался: «Все мои попытки подогнать теоретическую основу физики под эти сведения потерпели полное поражение. Это было, как если бы вдруг у тебя выбили почву из-под ног, и нигде больше не оставалось прочного основания, на которое можно было бы ступить без опаски». [902]
Если открытия ставили в тупик ученых, то обывателю они и вовсе казались темным лесом. Искривленное пространство, конечное и при том неограниченное; объекты, которые суть не предметы, а процессы; расширяющаяся вселенная; явления, которые не имеют определенной формы, доколе не будут наблюдаемы, – все это не укладывалось в головах. Если у Ньютона все было ясно и определенно, то теперь вдруг стало туманно и изменчиво. Оптимизм Гильберта не оправдался: до понимания вселенной мы находимся как нельзя более далеко. Люди же, существа случайные и эфемерные, окружены огромным и безличным пространством. На вопрос, что было до «большого взрыва», породившего вселенную, ответа так и не появилось. Даже физики не считали, что уравнения квантовой теории четко описывают реальность: эти математические абстракции невыразимы в словах, а наше знание ограничено символами, которые являются лишь тенью неописуемой реальности. Неведение стало казаться неотъемлемой участью человека. Революция 1920-х годов извергла традиционную научную ортодоксию, а то, что раз произошло, может повториться.