Биография Бога. Все, что человечество успело узнать

Чем бы ты ни назвал Бога, Бог есть нечто большее. Само устроение этой идеи деконструирует любую подобную конструкцию… сама формула, которая описывает Бога, состоит в том, что нет формулы, с помощью которой можно описать Бога. [1040]

В связи с мыслью Капуто, что «событие» требует отклика, а не «веры», можно вспомнить, что раввины обозначали Писание словом «микра», которое обозначает призыв к действию.

Особенно же Капуто и Ваттимо подчеркивают важность апофатики. Все эти идеи и интуиции, некогда игравшие огромную роль в религии, оказались забыты в позитивистском дискурсе модерна, и их возникновение в новой форме наводит на мысль, что этот тип «неведения» глубоко присущ человеческой природе. Современное стремление к чисто теоретической, абсолютной истине может быть искажением. Нечто похожее и говорит Капуто. Замечая, что атеизм непременно есть отвержение какой-то конкретной концепции божественного, он заключает:

...

Если современный атеизм был отвержением современного Бога, конец современности открывает новую возможность. Она состоит не столько в возрождении досовременного теизма, сколько в возможности найти нечто такое, что находится за пределами теизма и атеизма современности. [1041]

Захватывающая перспектива! Новое время (модерн) заканчивается: мы вступаем в новую, «постмодернистскую», фазу истории. Не следует ли ожидать, что вместе с Богом модерна уйдет в прошлое и атеизм (как продукт модерна)? Не приведет ли растущее понимание границ человеческого знания, которое столь же является частью нынешней интеллектуальной сцены, сколь и атеистическая уверенность, к новой апофатической теологии? И как нам лучше всего выйти за рамки старого теизма к такому образу «Бога», который наиболее актуален в сложных перипетиях нашего времени?

Эпилог

Мы привыкли думать, что религия дает информацию. Есть ли Бог? Как возник мир? Однако это искажение, возникшее в последние столетия. Религия никогда не задумывалась как собрание ответов на вопросы, лежащие в области человеческого разума. Это – роль логоса. Задача религии же была сродни задаче искусства: помочь нам жить творчески, мирно и даже радостно в условиях реальности, которая не поддается легким объяснениям, и в условиях проблем, которые мы не можем решить (смерть и страдание, горе и отчаяние, протест против несправедливости и жестокости жизни). На протяжении веков люди во всех культурах обнаруживали: доходя до границ познания и языка, живя предельно бескорыстно и самоотверженно, они ощущают трансцендентность, которая позволяет им встречать страдание мужественно и спокойно. Научная рациональность может объяснить, почему мы болеем раком, и даже излечить нас от него. Однако она не в силах унять страх, разочарование и скорбь, которые посещают нас при виде диагноза, и не помогает достойно умереть. Впрочем, религия не действует автоматически, но требует серьезных усилий. И она не принесет пользы, если является ложной, эгоистичной и идолопоклоннической.

Религия – вещь глубоко практическая. Ее прозрения основаны не на абстрактных умозаключениях, а на духовном опыте и духовной самодисциплине. В отрыве от практики они останутся лишь пустым звуком. Это можно сказать и о философском рационализме. К Сократу приходили не за информацией (он настаивал, что ничему не учит!), а за переменой ума. Участники сократического диалога обнаруживали, сколь мало они знают и сколь загадочными могут быть самые простые по виду вещи. Потрясение от собственного невежества и замешательства способствовало повороту к философской жизни, которая не может начаться, доколе ты не поймешь, что ничего не знаешь. Однако, хотя у людей в известном смысле выбивалась почва из-под ног, сократический диалог никогда не был агрессивен: он велся вежливо, внимательно и учтиво – ведь злоба и враждебность означали бы, что диалог не состоялся. Никто не пытался ничего навязать: каждый преподносил свое мнение в дар собеседникам и был открыт для изменений. Сократ, Платон и Аристотель, основоположники западного рационализма, не видели противоречия между разумом и трансцендентным. Они понимали: если мы, упражняя наш разум, сталкиваемся с его пределами, это не огорчительно, а наоборот, может стать источником благоговейного трепета, изумления и удовлетворенности.