Битники. Великий отказ, или Путешествие в поисках Америки

Однако речь пойдет не о «Голом завтраке», а о некоторых других примерах кинематографической «контролологии», на которые так богата фильмография Кроненберга. Возьмем три картины, три примера того, как некая невидимая, невообразимая власть вторгается в тело и начинает разрушать и деформировать его изнутри. Первый пример – фильм «Сканнеры» 1980 года. В центре действия – люди с телепатическими способностями, собственно, сканнеры, могущие управлять мыслями и, соответственно, телами других людей. Весь сюжет, о котором не будем здесь особенно распространяться, строится вокруг противостояния таких людей-телепатов, сканнеров, ибо некоторые из них, по старой манихейской традиции, добрые, а некоторые – злые. Так или иначе, перед нами тревожный мир, где каждый встречный, даже последний бродяга, может оказаться всесильным сканнером, он может захватить твое сознание и заставить тебя сделать всё, что ему угодно, – к примеру, убить другого, или убить самого себя. Параноидальное пространство: другой есть угроза, потому что его взгляд захватывает тебя, он стремится к обладанию, в точности так, как о том писал Сартр в «Бытии и ничто».

Понятно, что опасный телепат – скорее метафора, чем реальность, хотя, безусловно, и реальность тоже. А метафора состоит в том, что всякий другой – в какой-то мере сканнер, влезающий в нашу голову и овладевающий нашим поведением, нашим телом. Любой бытовой разговор с другим человеком содержит элементы внушения, так как в нем сталкиваются различные картины мира, которые тем самым должны измениться, включив друг друга в свою исходную целостность. Если кто-то скажет мне, что та или иная национальность является неполноценной, я, даже будучи несогласным с такой позицией, теперь всё же должен как-то иметь с ней дело, вписывать ее в систему своего мировидения. Кто знает, что станет с ней дальше после того, как она будет усвоена? Наслаиваясь на другие представления, образы, факты и знания, эта идея может стать значимой, внезапно завоевать мою симпатию, наконец, стать той идеей, которая будет определять мое поведение.

Идеи, как люди, имеют свою судьбу, то есть свое развитие – вчера они незначительны, завтра они имеют силу императива. Меняя мое сознание, идеи меняют мой мир, меняют мое восприятие мира. Оно, восприятие, несводимо к школьной физической картине мира, оно определяется прежде всего идеологически, ибо ведь и школьная физическая картина мира – это прежде всего идеология, значки на бумаге, некий язык, система понятий, собранная в определенную дискурсивную целостность. Бытие есть сознание, и сознание определяет восприятие. Я воспринимаю стол, потому что у меня есть понятие стола, которое собирает разрозненные элементы восприятия в гештальт. Туземец с далеких девственных островов не имеет понятия стола, поэтому он собирает те же элементы восприятия в другие гештальты, которые могли бы нас очень сильно удивить. Нам кажется, стол для того, чтобы сидеть за ним, кушать или писать претенциозные книжки. Туземец же будет уверен, что стол – это след великого черного бога с высокой дрожащей горы и на нем надо отплясывать священный танец под названием «киякититль». Но ведь то, на чем танцуют священный танец, – это не стол, не так ли?

И это значит, что если кому-то удастся внедрить в мою голову некие иные понятия, другие идеи, то он тем самым изменит мое восприятие, перевернет мою картину мира, наконец, модифицирует сами тела, включая мое собственное, с которыми я имею дело, ведь тело и есть наш первичный объект восприятия, которое следует за идеей. Власть над сознанием есть власть над телом: сканнер влезает вам в голову и взрывает ее изнутри – буквально, с литрами красной киношной краски.