Bittersweet (СИ)

Ромуальд оторвался от созерцания экрана. От напитка тоже оторвался. Поставил свой бокал на столешницу, посмотрел на Илайю. Тот, погрузившись в состояние некоей отстранённости от действительности, вздрогнул и едва не подавился. Успел сориентироваться и не поставил себя в неловкое положение. Сглотнул с трудом, проталкивая порцию напитка в горло, чувствуя, как дёргается кадык.

– По-моему, здесь особо нечего обсуждать.

Илайя быстро взял себя в руки и постарался выглядеть невозмутимым, произнося это.

– Почему?

– Начать с того, что я до сих пор не верю в лояльность с твоей стороны?

– Начни.

– Я не верю. Пока ты не продублировал недавний вопрос, поясню. Я сомневаюсь, что одно решение можно так быстро отменить и принять другое. Это всё же не потенциально смертельная игра в «синий или красный». У тебя есть определённое мнение, кто должен играть вместе с тобой в мюзикле. Ты хочешь видеть на сцене Джулиана, и это знают все. Я, ты, Челси, ваш отец. Если бы Флинт интересовался подобными вещами, он бы тоже знал, кого пророчит на роль своего друга дядя. Ты не отступишься от своего решения, продолжишь продвигать вперёд кандидатуру наиболее симпатичную. И потому сомневаюсь, что дружба возможна, но вряд ли на неё кто-то из нас претендует. Чтобы проверить теорию о том, насколько хорошо мы переносим общество друг друга, не обязательно придумывать какие-то планы, а потом пытаться их реализовывать. Того, что было, уже достаточно. Мы способны сидеть рядом, пить пиво, кстати, весьма вкусное, хотя и отвратительно холодное. Чинно молчать и изображать идиллическое равнодушие. Большего не нужно, насколько я понял. От нас не требуют закадычной дружбы перед камерой, просят лишь вести себя сдержанно и не устраивать склоки. Я не сомневаюсь, что нам обоим хватит ума – не превращать пресс-конференцию в цирк, а мило улыбнуться, отпустить парочку шуток, восхититься возможностями и поблагодарить папу с мамой, как на вручении «Оскара», за то, что родили нас и позволили получить шанс на счастливую жизнь.

Договорив, он вновь взялся за бокал и сделал сразу несколько глотков. Во рту основательно пересохло, пока он говорил. Хотелось, чтобы всё сказанное звучало достаточно уверенно. Никаких сомнений в правильности того, что произносится в данный момент. Словно он давно сделал выводы из сложившейся ситуации, теперь делится наработками с напарником, предлагая оценить и внести собственные предложения, если таковые имеются, на рассмотрение.

Напрягало осознание, что он сам в подобную расстановку не особо верил, и высказывания, повисшие в воздухе, напоминали ему речь, озвученную в клубе анонимных алкоголиков, наркоманов или ещё чего-то подобного. Вот, он поделился своей проблемой, давайте поддержим, похлопаем и скажем, какой он молодец, раз осмелился заявить о своих переживаниях.

Судя по улыбке на лице Ромуальда, ему в плане восприятия этот вариант тоже показался ближе остальных.

– Долго репетировал перед зеркалом? – спросил, откинувшись на спинку своего диванчика и неторопливо потягивая напиток.

Постояв немного, он не слишком много потерял во вкусовых качествах, да и вообще оказался на редкость хорошим. Насыщенный и густой вкус. Окажись в расписании матч, интересный Ромуальду, вечер вообще получился бы замечательным, но и такие незначительные мелочи его не портили. Немного не дотянуло до идеала, а, в целом, прекрасно.

– Импровизация.

– Правда?

– Да. Иначе откуда там взялась строка о вкусовых качествах напитка?

– Именно она могла быть импровизацией.

– Но так получилось, что ею стала вся речь.

Поддавшись внезапному порыву, Илайя не удержался и отсалютовал бокалом, практически скопировав действия самого Ромуальда, датированные числом их первой встречи. Ромуальд ухмыльнулся, чуть склонил голову, оперся локтем на столешницу. Бокалом, находившимся во второй руке, тоже отсалютовал собеседнику, а потом и вовсе прикоснулся к его бокалу, мысленно отмечая, что этот жест совершенно ничем не обоснован. Они ничего не празднуют, да и пивные бокалы мало похожи на своих утончённых собратьев, из которых принято пить шампанское.

– Тебе действительно девятнадцать? – спросил, продолжая разглядывать Илайю пристально, внимательно с долей изучения во взоре.

Он это уже неоднократно делал, но вечно что-то мешало. Сначала темнота и мелькание разноцветных огней, в которых хорошо различался силуэт и отдельные черты лица. Затем растерянность и злость, когда они встретились и поняли, что узнавание сработало, оба поняли, кого же видят перед собой. Ненависть, раздражение и осознание, что ничего невозможно сделать, чтобы не выставить себя в невыгодном свете перед Челси. Боль, отражённая на нём, после ранения. Сейчас Илайя выглядел довольно расслабленным, не поджимал губы презрительно, превращая их в подобие куриной задницы, не метал глазами молнии и вообще не позволял злости прорываться наружу.