Bittersweet (СИ)

Развивать данную тему ему не хотелось, потому что размышления об Илайе вечно выруливали куда-то не туда. Пришлось вернуться к мыслям о композиторе и его охране.

Эти двое, кажется, друг друга стоили.

Когда Ромуальд сталкивался с рыжим, всегда невольно вздрагивал. Виной тому была не внешность, специфическая, конечно, не особо отталкивающая, но в определённой мере, грубоватая, и не одежда на грани непомерной дороговизны и откровенной безвкусицы. А нечто такое, неуловимое… В общем, Ромуальд не понимал, откуда взялось отторжение к обоим, но они его настораживали и немного раздражали.

Потому признавать, что тексты хороши, не хотелось вовсе. Как показала практика, от него этого не требовалось. Всё уже одобрили и утвердили. Его согласие или несогласие было чистой формальностью. Ну, и способом ублажить собственное эго.

– Сукин сын, – прошипел Ромуальд, проводив обоих взором.

Когда из него пытались делать дурака, он раздражался, а сейчас была как раз одна из таких ситуаций. Хотелось материться куда экспрессивнее, нежели сейчас, но Ромуальд предпочёл замолчать и приложиться лбом к холодному стеклу.

Сделать несколько вдохов и выдохов, чтобы немного привести мысли в порядок.

Не получилось. Виной тому стало появление поблизости партнёра по сцене, от мыслей о котором Ромуальд старался отделаться буквально несколько минут назад, и практически достиг успеха. Но в его жизни никогда не бывало абсолютного счастья, всегда находились нюансы, способные отправить уверенность и самообладание в пропасть.

Он помнил об уговоре, не забывал ни на секунду. Вся ситуация, связанная с партнёром по сцене, приводила его в состояние перманентной нервотрёпки, мандража на уровне подсознания. Он не был уверен, что Илайя однажды решится с ним заговорить, но стоило только увидеть его в коридоре центра, как в голове моментально начинались тараканьи бега, перемежаемые многочисленными вопросами. Стоит ли заводить разговор, реагировать на его реплики? Что сказать, если расставание происходило на столь неловкой, острой и неприятной ноте, а перед глазами до сих пор периодически вставала та самая картинка, несомненно, отпечатавшаяся в памяти и занявшая одно из ключевых мест?

Ладонь, делящая лицо ровно напополам. Один глаз. Половина носа. Половина губ. И вопрос отчуждённым голосом о том, когда же сука соизволит кончить. Самое нелепое, самое отвратное действо, которое могло быть в его жизни. Оно не вязалось с теми видениями, что затуманивали мозг во время кратковременного клубного приключения, когда он ласкал себя и представлял ещё незнакомого, на тот момент, парня в определённой позе, с определённого ракурса. Он и после неоднократно представлял, но это всегда происходило иначе. Когда речь заходила о снах или простых фантазиях, проблем в общении не возникало, но реальность раскрывала перед ним события противоположные придуманным. Илайя здесь оставался отчуждённым, на контакт идти не желал и всячески демонстрировал отвращение к партнёру по сцене. Впрочем… Осознавая это, Ромуальд только хмыкал и усмехался. Ничего необычного. Он делал то же самое, периодически отступая от выбранной схемы поведения: «Я тебя уничтожу».

Но основные действия зарождению любви не способствовали. Избиение, ранение, кровавый секс, о повторении которого помечтает лишь конченый придурок, погрязший в мазохизме с головой, а то и вовсе в нём утонувший.

Изнутри его грызло чувство вины за произошедшее. Кажется, сильнее рефлексия могла быть только в случае с изнасилованием, но последнего не случилось. Илайя сам предложил заключить, как он выразился, сделку. И в качестве цены выставил себя. Судя по насмешливым интонациям в голосе, знал, что от этого предложения Ромуальд не откажется. При таком раскладе логично было подумать, что прежде Илайе доводилось спать с мужиками, именно ложась под них, а не доминируя. Не менее логично было предположить, что ему не нужна подготовка, раз он так легко опускается на пол и без дополнительного смущения раздвигает ноги. Правда, там не только смущение отсутствовало. У него, в принципе, эмоций не проскальзывало. Он отгораживался от происходящего всеми возможными способами. Уходил от прикосновений, то ли реально испытывая отвращение, то ли боясь собственной реакции на них.

Если тогда оптимальным казался первый вариант, то после снизошло осознание, что второй…

Второй тоже очень может быть.

Вопреки ожиданиям, уничтожая выводы, сделанные из предложения, столь внезапного, а потому наталкивающего на мысли о не слишком сильной разборчивости, Илайя не был похож на шлюху, дающую всем и каждому.

За непробиваемой маской равнодушия он скрывал не только раздражение и злость. К этим чувствам без труда добавлялся страх. Как позже выяснилось, вполне оправданный.

Илайя занимался сексом, как махровый девственник.

Он, судя по всему, был девственником.

Теперь уже точно был. Он без особого сожаления расстался с невинностью, не закатил истерику, относительно случившегося. Он просто указал горе-любовнику на дверь и отправился вытирать кровь с бёдер. Ну, и с пола, тоже.