Bittersweet (СИ)

Можно было придумывать самые разнообразные вариации, комбинировать качества личности в самых неожиданных сочетаниях, при этом не задирая планку чрезмерно высоко, потому что подсознательно хотелось удивляться, понимая, что человек оказался лучше и интереснее, чем представлялось в самом начале. Его любимые книги, исполнители, фильмы. Его любимые места в городе и в мире.

Только посмотри на это небо. Какое оно бирюзово-карамельное. Будто по полотну голубого оттенка разлили немного жжёного сахара и тем самым слегка подкрасили его, изменив привычную картину. Красиво, правда? А облако похоже на маленького дракона с перепончатыми кожистыми крыльями. В детстве мне хотелось летать на драконах, но родители сказали, что их не существует, и мечтам не суждено сбыться.

И он готов был согласно кивнуть ещё много-много раз, соглашаясь с правдивостью данного заявления. Основная проблема заключалась в том, что никто не предлагал ему смотреть на небо и представлять на месте облака драконов с перепончатыми крыльями. Он сам бы не принял такую реальность, поскольку отказывался включаться в игру Ромуальда. Повторял слова о необходимости повзрослеть, когда тот притворно дурачился и вёл себя именно так, как в нарисованных воображением картинах. Беззаботно. Такой Ромуальд мог размышлять о драконах и небе, политом жидкой карамелью. Он мог сдувать белоснежные шапки одуванчиков, загадывая желание и просто лежать на земле, покусывая травинку. Но такой Ромуальд не был доступен Илайе. Лишь время от времени, урывками, не на постоянной основе.

Не оставляло ощущение, что первое впечатление сыграло определяющую роль. Он – просто клубный мальчик, которого можно утянуть в туалетную кабинку, сделать своё дело и отправиться домой. Туда, где дожидается человек, вызывающий исключительно нежные чувства, которому хочется рассказывать о своих наивных, почти детских ассоциациях, не думая, что он будет смеяться зло, отмахиваясь и говоря, что это чепуха.

Собственно, теперь вопрос дня потерял актуальность. Илайя точно знал, какими судьбами Ромуальд оказался в стенах развлекательного заведения и почему не считал это зазорным. Почему Джулиан не сопровождал его, будто верный пёс, призванный нести службу рядом день и ночь. Он сам говорил о реальности измены, дал добро на неё. Однако в дальнейшем, кажется, о своих словах пожалел.

Илайя из принципа не искал подробностей произошедшего и не пытался расспрашивать Челси, хотя подозревал, что ей известно многое. Он сознательно отгораживался от посторонних источников, склоняясь к мысли, что лучше Ромуальда никто ему историю не поведает и не сумеет обрисовать в мельчайших деталях, заражая собственным восприятием, а не размытыми образами. Тогда же говорил себе, что тайны таковыми и останутся. Ромуальд не станет откровенничать с ним. Джулиан был важной частью его жизни. Той жизни, что принадлежала только ему и была предельно личной, интимной и неприкосновенной.

Официальные источники молчали. Они просто не могли обнародовать историю этих отношений. Как всё начиналось и как развивалось, знал лишь Ромуальд. Даже Челси и их родители обладали поверхностными знаниями.

Иногда казалось, что лучше так, чем совсем ничего. Иногда, что, напротив, именно он оказался в позиции человека, сорвавшего джек-пот. Меньше знаешь – лучше спишь. Истина, известная людям не одно десятилетие. Раз не потеряла актуальности, значит, есть в ней проблески разума. Однако Илайя с каждым днём всё сильнее убеждался не в правдивости, а в обманчивости данного утверждения. От своего неведения он мучился. Ему хотелось понять, какой человек – Ромуальд Эган. В реальности. Такой, каким его знают близкие. Или один, самый близкий.

Случалось, что за эти несколько дней он представлял себя, делающим первый шаг. Подойти, протянуть ладонь для рукопожатия и произнести всего одно слово. Друзья? Почти копия чужого поступка, с тем отличием, что не будет колы, опрокинутой на колени и ехидной, торжествующей ухмылки, пошлых обещаний. Просто слова о дружбе и… Вероятно, затянувшееся порядком молчание. Длительная, томительная тишина. Прикрытые на секунду глаза, имитация мучительных размышлений над предложением и ответ, с ухмылкой.

Нет. Не друзья. Никогда ими не будем.

Ты лишь дворовая собачка, которой предписано за честь почитать возможность доедать надкушенные гамбургеры. Я никогда тебя не признаю, как равного. Быть может, пару раз одарю вниманием, отшвырну и пойду дальше.

Ты не Джулиан. Он должен был выжить, а ты – умереть.

Последняя фраза, прозвучавшая в ушах, произвела на Илайю отрезвляющий эффект. Ведро ледяной воды, вылитой сверху.

Вечный раздражитель. Отсутствие индивидуальности. Тот, кого не признают, а принимают, скрепя сердце. Ничтожество, нищий урод, которого можно подкупить и вышвырнуть из жизни, предварительно потыкав ножом, проехавшись лезвием по горлу. Изобразить заботу, чтобы в финале унизить окончательно.

Прости меня.