Пока Илайя говорил, голос его не срывался, но это не мешало слезам вновь побежать с удвоенной силой, придавая исповеди солёный привкус, смешивавшийся на губах с алкоголем. Коктейль с сомнительными вкусовыми качествами…
Он облизал губы, сжал ладони. Не будь рукава так сильно натянуты, ногти впились бы в кожу, образовав на ней красноватые лунки, что сойдут через пару минут. Если сильно давить, то реально причинить себе вред и прорвать кожу. Не слишком сильно, но кратковременная вспышка тоже послужит на благо и немного отрезвит. Хотелось бы верить в это.
Илайя говорил, говорил и говорил. Он прижался затылком к стене и выталкивал из себя слова, словно сгустки крови. Так же мучительно, противно, с отвратительным послевкусием во рту. Каждое слово, каждая интонация.
– Когда мне было десять лет, я попросил у Рут собаку. А она подарила мне… – Илайя нервно усмехнулся и замолчал.
– Кого?
– Отчима. Неравноценная замена получилась. Как думаешь?
– Соглашусь.
– Так моя мечта и не осуществилась.
– А как же я? – спросил Ромуальд, проведя пальцем по щеке и стирая солёную дорожку.
– Ты же лучше собаки, да?
– Ага. Мужчина в самом расцвете сил. Или лет… Или чего-то там. Уже не помню.
– И я не помню, – развёл руками Илайя.
– У тебя есть я, – повторил Ромуальд. – Когда снова решишь удариться в панику, помни, что бороться можно не только в одиночестве. Запомнил?
– Почти.
– Вот и молодец.
Ромуальд потрепал его по волосам, сначала стремительно и порывисто. Однако не удержался, ладонь зарылась в волосы, цепляя сразу несколько прядей. Ромуальд приблизился к Илайе, и тот готов был заявить, что на лице «человека, который лучше собаки» сейчас играет улыбка, хотя видеть ничего не мог. Они продолжали сидеть в полной темноте.
Ромуальд провёл языком по щеке, слизывая слёзы, будто и правда собирался доказать, что может тягаться с любой собакой.
Поцеловал не напористо и стремительно, а медленно и очень нежно, сначала просто прихватывая губы, ощущая на них специфический вкус, возникший в результате смешения слёз и виски. Сладковато-горько-солёный, но не отталкивающий абсолютно. Ромуальд обхватил лицо Илайи обеими ладонями и повторно прижался к его губам, но только теперь действовал гораздо увереннее, нежели прежде.
«Чья ты теперь девочка, Илайя?».
В первый момент Илайе хотелось оттолкнуть от себя Ромуальда, будто отделываясь от мыслей о том, что отчим в чём-то прав. В чём-то, не во всём подряд.
Он даже сделал решительный выпад, упёрся ладонями в плечи Ромуальда, собираясь отпихнуть его, сказав с достоинством, что здесь у них ничего не будет. Он не шлюха, которую можно зажимать по углам, вставляя ей, когда в голову стукнет любая из физиологических жидкостей и захочется разнообразить сексуальную жизнь экстремальными развлечениями. Однако Ромуальд и не выставлял его в подобном свете. Не раскладывал прямо тут, не рвал одежду и не прижимал головой к полу, заставляя безоговорочно подчиниться, выполнять приказы, и полностью забыть о праве личности на собственные желания.
Он просто целовал.
Одно неловкое движение, и бутылка с недопитым виски опрокинулась, содержимое разлилось по полу, в воздухе запахло спиртом, смешанным с дополнительными компонентами, составлявшими основу этого аромата.
«Чья ты теперь девочка, Илайя?».
Не девочка он. Никогда ею не был. Никогда не станет.
Шёл бы этот грёбанный выродок в своих очках и строгих костюмах к чёртовой матери. Туда ему дорога, только туда пропуск и заслужил.
«Чья ты теперь девочка, Илайя?».
Парень. Был им и останется.
Чей?
Ромуальда Эгана, вероятно.
Это умозаключение далось ему без особого труда, само собой. Но при этом ошарашило. Будто он открыл для себя давнюю истину, которую все остальные поняли много дней или недель назад, а до него дошло с опозданием только сейчас.
Ему странно было думать о себе, как о чьём-то любовнике. Ему патологически не нравилось само это определение. Да и понятие «чей-то бой-френд» тоже казалось нелепым.
Откровения относительно принадлежности кому-либо виделись странными, будто собачий ошейник с именной биркой. Если потеряется глупая скотинка, звоните по этому номеру, и вам обязательно ответят, выпишут благодарность. Получите почести и вознаграждения. Отношения виделись ему в подобном свете. Раньше.
Наверное, пример матери играл свою роль. Илайя не пытался её оправдать, но сейчас неожиданно натолкнулся на мысль, что она молчала, не желая терять привилегии, коими обладала. Она не могла поспорить с Фрэдом, вот и соглашалась с каждым его высказыванием.
Илайя пропустил тот момент, когда Ромуальд выпрямился в полный рост. Потянул его за собой. Когда прижал к стене и запустил ладони под свитер.