Bittersweet (СИ)

Потом приходилось душить рыдания, возникающие на фоне мерзкой картины настоящего. Перед глазами проносились события гастрольных туров, и Ромуальд, прилетавший вслед за ним, а потом дожидавшийся в отелях после концертов, совместные вылазки на бейсбольные матчи и концерты других исполнителей, не обязательно проходившие в пределах огромных площадок, иногда это были клубы полуподвального типа, тонущие в приглушённом полумраке. Там не было назойливых журналистов, и особо маскироваться не требовалось. В таких клубах они открыто держались за руки, иногда, пользуясь темнотой, целовались в коридорах, не боясь, что журналисты, давно жаждущие сенсации, наконец, получат подтверждение тому, что у современных «Ромео и Джульетты» не крепкая дружба, а настоящий роман.

Впрочем, они могли бы принять это за пиар-акцию.

Именно нежелание постоянно рассказывать о своих отношениях, держало обоих на почтительном расстоянии от чистосердечного признания. Им легче было повторять постоянно, что единственный тип связи, существующий между ними – это дружба. Нежная, почти братская привязанность, которую каждый может трактовать так, как ему захочется. Только им одним известно истинное положение вещей, что не может не послужить поводом для радости.

Зная, насколько нестабильно его здоровье, Джулиан сомневался, что хотя бы одно представление сумеет отыграть без проблем. Потерять сознание во время исполнения своей партии? Что может быть проще! Он иногда и по квартире ходил, держась за стенку, чтобы ненароком не пропахать носом пол, чтобы не опуститься на колени и не зарыдать. Обследования ничего нового не показывали, а гора таблеток росла. Новые препараты Джулиан пить отказывался, остановившись на константе в семь своих лекарств. Семь, если считать литий. Просто понимал, что пополнение списка очередным препаратом не поможет избавиться от боли, только усугубит положение, добив те здоровые участки, что ещё остались в организме и не пострадали от химических средств.

Столь откровенные проявления слабости Джулиан позволял себе только в моменты одиночества. Он не мог признаться Ромуальду, что чувствует себя ужасно, просто потому, что сам бесился от осознания, насколько беспомощен и ничтожен. И потому, что не хотел казаться бесполезным куском мяса, которое способно исключительно на нытьё и жалобы, а решительные действия давно исключило из своего поведения. Развалина на месте прекрасного замка. Если бы он был строением, такая параллель отразила бы реальное положение вещей.

Разумные доводы неоднократно побеждали, но Джулиан отказывался их принять. Не потому, что действительно заразился уверенностью Ромуальда. Здесь решающую роль сыграла собственная боязнь показаться чрезмерно слабым и открыто признаться в этом. Он боролся уже не столько за возвращение былой славы, новых поклонников и стремление доказать что-то прежним, отвернувшимся от него и посмеявшимся в трудный момент жизни, сколько за стремление продемонстрировать правдивость одного утверждения. Он докажет, что судьба должна возместить ему убытки за прошлые годы кошмара и ужаса. Никто не посмеет отобрать эту роль и занять его место. Его по праву, потому что так сказал Ромуальд. Вместе они уничтожат любого, кто встанет у них на пути, сломают, разобьют на части и отправят на дно. Вместе они способны преодолеть любые препятствия, возникшие на пути. Пусть Челси не расслабляется и не думает, что одержала победу в противостоянии. Игра только началась…

– Твою мать.

Джулиан облизал губы, обхватил себя руками. Он шумно дышал, более-менее успешно давил приступы тошноты.

Да, они с Ромуальдом победят.

Если смерть не утащит его к себе раньше.

Иногда ему было настолько плохо, что даже порция лития не снижала градус отвращения к такому существованию и стремления к жирной точке в конце жизненного пути. Многие, узнав о самоубийстве, сказали бы, что он несказанно жалок. Но Джулиан и сейчас чувствовал себя жалким, так что ничего нового ему, в принципе, не светило. Только подтверждение уже имеющегося статуса.

Наверное, при таком раскладе хорошо быть мазохистом. Испытывать боль на постоянной основе, но не корчиться от неё, глотая слёзы, а наслаждаться каждой минутой. Здесь Джулиана тоже поджидал облом. Он не был мазохистом.

Наслаждения не было, только странное чувство, будто боль окутывает со всех сторон, принимая в свои объятия, мягко поглаживая, заставляя постоянно смиряться с ней, считая, что так положено.

«Ромуальд, где ты, когда мне так плохо?».

Джулиан не слышал, как открылась входная дверь.

Шаги тоже остались за гранью его восприятия. Джулиан думал, что находится в тёмной и пустой квартире в одиночестве до тех пор, пока не услышал, как до его сознания доносится голос Ромуальда. Голос, способный вытащить его из черноты. Человек, пожелавший протянуть руку и не отпускать никогда.

– Что с тобой, Джулиан? Может…

– Всё нормально.