Битва за Иерусалим

Авраам Катан тащил тяжелую базуку, «узи» и наспинный ранец с боеприпасами и пытался догнать бегущих впереди. Он упал и поднялся, снова упал и встал, а командир продолжал орать до хрипа в голосе: «Вперед, вперед!» У всех засела в мозгу одна-единственная мысль: «Не отстать». Только бы не оторваться'.»(«Поверь мне, не знаю, откуда взялись у меня силы падать и вставать, падать и вставать, — говорит Катан, — казалось, меня подгоняет высшая сила»). Вдруг он ощутил жжение в груди. Вот оно, Катан, вот тебе и конец, промелькнуло в его сознании. Он видел пробегающих мимо, они уходили вперед, словно охваченные безумным порывом.

«Что же, валяться мне здесь и закончить войну, не истратив ни одной пули? — спросил себя Катан. — О нет! Не бывать этому… Не бывать!»

Он потрогал кровоточащую ссадину, оставленную пулей, и побежал, пытаясь догнать товарищей по взводу. Они бы достигли уже стены Полицейской школы, если б буквально в нескольких шагах от нее не напоролись на четвертое по счету заграждение, самое мощное из всех (это заграждение не было подорвано штурмовой ротой, потому что не фигурировало в раз-ведывательных данных). Послышался крик: «Опять заграждение. Саперы, вперед!» Солдаты укрылись.

Пока они отбегали, минометные батареи и пулеметы Полицейской школы успели прополоть огнем их ряды. «Вдруг чувствуешь в темноте тяжелые пулеметы или что-то в этом роде, — вспоминает один из бойцов. Рубает в тебя, ребят косит справа и слева, и они кричат: «Ранен, ранен!» Понимаешь, что ты в самом компоте. Мы отбежали сколько-то метров назад. Помню, что пока бежал и падал, успел подумать: «Отсюда — не выйду живым». Однако вышел».

*

«Опять заграждение. Саперы, вперед!» — крикнул План Энджел, которому через несколько минут предстояло удостоиться величайшей чести — стать первым парашютистом, ворвавшимся в иорданский Иерусалим.

Дожидаясь подрыва заграждения, он заметил две группы иорданцев, продвигавшиеся из Полицейской школы в его сторону. Подрыв задерживался, и иорданцы добрались до гамого устья траншеи, начинавшейся за колючей проволокой. «Будет резня», — пробормотал кто-то над ухом Энджела. Он подумал о товарищах по роте, как они бежали вперед, с каким воодушевлением, а теперь томятся позади по милости вот этого забора, о котором никто не подозревал. Задержка с подрывом заграждений заставила их сосредоточиться и стать удобной целью для иорданцев, уже наводивших свои пулеметы.

Взрывчатка тем временем все еще отказывалась сработать.

«Я понял, — вспоминает Энджел, — что надо немедленно что-то предпринять, если я не хочу, чтобы скосило всех ребят». Он поднялся и побежал вперед. Заряд взорвался, и Энджел первым проник в образовавшийся проход и пропал в облаке, поднятом взрывом. Он взлетел на откос перед траншеей и увидал, что иорданцы не только установили и навели пулемет, но и подтащили полный ящик боеприпасов. «Через считанные секунды они открыли бы огонь по ребятам, — говорит Энджел. — Эта мысль стала моим первым сильным потрясением. Я начал стрелять и одной очередью уложил их. Я на момент застыл, замер на месте, обалдел. Из неподвижности меня вывел, оказавшийся позади меня солдат нашего взвода — он толкнул меня в спину. Я словно проснулся и побежал влево. Там были еще двое иорданцев с пулеметом. Их я тоже ухлопал».

*

На некотором расстоянии позади Энджела залегли парашютисты, остановленные задержкой с подрывом заграждения. Нир смотрел на своих бойцов, ярко высвеченных вспышками снарядов, бьющих в здание Полицейской школы. Все они внезапно показались ему приниженными и подавленными. «Вперед, ребята! — закричал он. — Это не минометы… Это наши рвут заграждения. Вперед!» Никто не поднялся. Он снова крикнул, найдя слова, отогнавшие страх, и парашютисты устремились вперед, как бурный поток, грозящий затопить траншею и все ее разветвления, ведущие круг за кругом к Гив’ат-Хатахмошет. Минута — другая, и они начнут преследовать в ходах сообщения противника, обмениваясь с ним в ночных потемках выстрелами в упор.

Но прежде чем соскочить с бойцами в траншеи, прежде чем вместе с ними продвинуться в сторону грозных укреплений Гив’ат-Хатахмошет, остановим ненадолго бег событий и времени и поразмыслим над характером места, к которому они приблизились, и над принципами борьбы, исповедуемыми двумя сторонами — перед тем, как они столкнутся в безоглядном стремлении уничтожить друг друга.

В статье, опубликованной в журнале Цахала «Бама- хане» сразу после окончания боев, но написанной незадолго до начала войны, министр обороны Моше Даян дал анализ тактического и символического значения того, чему еще предстояло произойти на Гив’ат-Хатах- мошет.

«В чем источник мощи Израиля? — спрашивал Даян в своей статье. — Техническое превосходство? Лучшая организация? Моральная высота? Что позволяет Израилю брать верх над его врагами, подобно тому, как Давид взял верх над Голиафом?»

Ответ на свои вопросы Даян находит в анализе поединка Давида с Голиафом. По-новому оценивая этот поединок, он придает ему смысл, существенный для нашего рассказа.