Битва за Иерусалим

Увидев свою отрезанную руку, он отказался воспринять это как несчастье. Он смотрел на товарищей по оружию, лежавших вокруг него в госпитале. Одни подорвались на минах… Другие лежали с осколками в мозгу и целыми днями не приходили в сознание. Он думал, что ему следует благодарить Бога за милость — из войны вышел. И цел: цел духом.

Две руки — это роскошь», — думал он, оглядывая людей, лежавших вокруг нЬго, — и тотчас переходил к мысли, как жить отныне без руки. Он имел наготове всякие утешения для навещавших его, когда их глаза как бы случайно скользили по его культе: «Я хочу заняться социальной работой, — говорил он, — а на социальной работе кому нужны две руки? По твоему лицу вижу, думаешь, как писать буду? Так вот, могу тебе сообщить, что уже начал писать левой рукой. Скажешь, девочки любить не будут:? Через две недели я, к твоему сведению, женюсь. На моей девушке».

Он был весел, и его радость освещала всю сумрачную палату тяжелораненых.

Когда полковой врач доктор Франд пришел навестить его, Дидье шутил, смеялся и просил после выздоровления снова направить его фельдшером в парашютный полк.

Такова история одного раненого. Одного из девяноста; раненных в бою за Гив'ат-Хатахмошет. Последних из них эвакуировали с холма в утренние часы.

*

Одновременно с окончанием эвакуации раненых на Гив’ат-Хатахмошет продолжалась борьба с отдельными, оставшимися в блиндажах, легионерами. Они понимали, что исход боя решен, и пытались вырваться из окружения любыми средствами. Их самоубийственные попытки прорваться и пули снайперов с холма Гив’ат- Хамивтар (обстрел оттуда не прекращался, пока к полудню туда не вышли танки Ури Бен-Ари) нанесли новые потери остаткам рот Дади и Додика. Траншеи и блиндажи тем временем прочесывались снова и снова. Вокруг последних очагов сопротивления затягивалась петля.

Во время прочесывания из одной из нор, отрытых по бокам траншеи, внезапно выскочили три легионера в касках-«тарелках». Их встретил огонь. Они повалились наземь. Большая лужа крови растекалась вокруг стрелы, и на одном из умирающих легионеров загорелась одежда. Парашютист подошел к горящему заживо и выстрелом избавил его от мук. Другой парашютист не выдержал: его скрутило и, отойдя в сторону, он вырвал на опавшую хвою.

В это время в просвете между соснами возник еще один легионер. Его руки были покорно подняты над головой, а спотыкающиеся ноги переступали из последних сил. На него тотчас было направлено оружие.

Вдруг кто-то воскликнул: «Не стрелять в него!».

Парашютист Норам Шошани глядел на сдавшегося парня: непокрытая голова, в черных выпуклых глазах поблескивает смертельный страх, бледное лицо совсем детское. «Я почувствовал какое-то странное разочарование, — рассказывает он. — И это наш страшный противник? Перепуганный малец с бегающими, как голодные зверьки, зрачками, в глубоком ужасе следящими за направленными на него автоматами. Из руки капает кровь, закрасившая рукав. Ему приказали лечь на землю. После тщательного обыска фельдшер перевязал его. Кто-то протянул ему флягу с водой. Другой предложил сигарету».

К полудню, когда холм был окончательно прочесан, а Гив’ат-Хамивтар — подавлен, все, кто участвовал в штурме и уцелел, начали собираться, чтобы взглянуть друг на друга. Это была их первая встреча с начала ночного боя. Зрелище оказалось удручающим. Отовсюду смотрели заросшие щетиной лица тех, кто уцелел и отныне, по слову поэта, будут принадлежать к «гражда-нам серого государства смерти»: усталые, безвременно состарившиеся, утратившие краски; в пыли, копоти, запекшейся крови. И на всех — один вопрос. Немой. «Кто из моих товарищей остался, и кто, упав в пылающий костер войны, сгорел?..»

Тут с жестокой наглядностью обнаружились размеры потерь. Пересчитывать людей не было нужды: считать-то, в сущности, было некого. От одного взвода уцелели четверо, от другого — семь человек. «Такое чувство, будто ты один и остался, — рассказывает Давид Шалом. — Избегали глядеть в глаза друг другу, потому что каждый пытался выяснить, что стало с его приятелем. Парни взглядами один у другого спрашивали: «Где он?.. И в ответ молчание или жест руки: «Пал». Один отошел в сторону и плакал. Я пытался утешить его. Тогда мы были не в состоянии радоваться победе. Ты победил; а лучшие твои товарищи погибли. Так что же это за победа?!..»