Бюст на родине героя

После второй и гости, и хозяева начали отходить от кладбищенской промозглости, улыбки на лицах потеснили скорбь, даже Тамарка, еще минуту назад серо-зеленого цвета, чуть зарумянилась. Еще и еще помянули Степана, вспомнили его незлобивый характер, его вспыльчивость и отходчивость, щедрость и широту душевную, добрые дела, на которые он был скор; выступавший на похоронах сборщик рассказал, сколько внимания и заботы уделял покойный сопливым пацанам из ПТУ, а профсоюзная дама в белой блузке с черным галстуком-шнурком — та, что предвещала послеобеденное вознесение Степана, поведала о его неугомонности в общественной работе. С каждой выпитой рюмкой мне тоже становилось все теплее и уютнее среди этих людей, и я рассказал о своей первой встрече со Степаном, о том, как сразу заворожил он меня своей красотой и статью. Кто-то из мужиков эту тему подхватил и попытался продолжить, мол, висли на нем бабы и вообще был он ходок из ходоков. Но на мужика строго посмотрели — можно ли такое при вдове? — и он замолчал. А Тамарка сделала вид, что ничего не слышала, и стала подкладывать всем в тарелки. А Вова слушал, и глаза светились гордостью — вот какой у меня был отец!

Как-то незаметно разговор перешел на последние месяцы жизни Степана. Зина стала рассказывать, как брат жил у нее после ухода из дому. Пил немного, хотел совсем завязать, и завязал бы, наверное, — волевой был человек, если что решал, доводил до конца, — но вселилось в него непонятное беспокойство: куда-то надолго уходил, возвращался сильно выпивши, проверял, хорошо ли заперта дверь. А когда пропал Геннадий Петрович, вообще стал сам не свой, несколько дней не выходил на улицу, а потом ушел и не вернулся.

Геннадий Петрович? Кто такой Геннадий Петрович? Это спросил я. Как, вы не знаете? Ну как же! О нем до сих пор город судачит. Геннадий Петрович Жердяев, большой человек, столько лет во главе пищеторга, столько лет город кормил, и неплохо кормил, конечно, снабжение не московское, но ведь в других городах шаром покати, а у нас в магазинах и мясцо, и колбаска какая-никакая, и рыбка, сюда из других областей за продуктами приезжали, целыми автобусами. Он один из городского начальства Степу не бросил, не оставил в беде. Заезжал, продукты приво-зил, иной раз и бутылочку, хоть и знал, что не стоит. Баловал Степу. Одно слово — друг детства, он, Жирдяй, из друзей у Степы один оставался. И в одночасье пропал.

Однажды Геннадий Петрович Жердяев вечером уехал с работы, а до дома не доехал. Как в воду канул. Четыре месяца прошло, а его все ищут. Дела на службе в безукоризненном порядке — ревизии ничего темного не нашли, все до копейки сходится. Никому дорогу не перебегал, пользовался всеобщим уважением, великолепный семьянин. И вот нет человека…

Когда тема загадочного исчезновения Жирдяя-Жердяева была исчерпана, посудачили о других общих знакомых и, как водится у нас на поминках, все реже стали вспоминать о том, ради чего и ради кого собрались. Люди с шинного заспорили о своем, сборщик набычился и нагрубил профсоюзнице, она чуть не расплакалась, потом их помирили, было рассказано что-то понятное только им, заводчанам, но, должно быть, очень забавное, — они долго не могли отсмеяться. Баба Нина обсуждала с деревенскими родственниками свою пенсию: как, скажите, прожить на нее. Вова объяснял соседке, в чем суть его дипломной работы.

Я незаметно вылез из-за стола и смылся почти по-английски — попрощавшись с одной лишь Тамаркой. Вручая мне ключ от номера, администраторша в лучезарной улыбке показала все свои золотые зубы.

— Когда поселяешь делового человека, сразу видно. Вы у нас прямо нарасхват, всем нужны. Звонки, звонки, междугородные, международные. Вот и от Рината Гамизовича полчаса назад звонили, просили, чтоб вы с ним связались.

Я поблагодарил администраторшу и вспомнил, что о моих телефонных переговорах осведомлена не только она, — Шик после похорон совершенно недвусмысленно дал мне это понять: знаю, мол, Натанчик хочет, чтобы вы продолжали копаться во всей этой грязи. Что это значит? Думай, Моня, думай, как говорит Шурка. А чего, собственно, думать? Большое дело — прослушать гостиничный телефон! Для милиции, для прокуратуры, для гэбухи здешней — совершенно пустяковое. А у Аркаши с ними старые-престарые шашни. Чему же тут удивляться?

Я поднялся в свой полулюкс и сразу же набрал номер приемной Валиева. Помощник тотчас же соединил меня с генеральным.

— Послушай, что-то я в толк не возьму, — раздался голос Рината Гамизовича. — Хреновина какая-то. Звонит Натан Семенович, говорит одно, звонит Шик, говорит другое. У Шика какие-то дела с «Констеллейшн», а я считал вас конкурентами. Ты мне можешь что-нибудь объяснить?

— Ринат Гамизович, лучше бы встретиться, — сказал я. — Не хотелось бы об этом по телефону.

— Добро. Сегодня у меня все расписано. Давай завтра с тобой свяжутся. Надолго из номера не отлучайся. До встречи.