Благие намерения

— Мне будет кстати любая твоя помощь. Она пишет все интимнее. В третьем письме уже называет меня просто Даллас, к шестому скатывается к Еве. Ни угроз, ни разговоров об убийствах — так она себя сразу выдала бы. Все тоньше. В том письме, где она начала звать меня Евой, она рассуждала про адвокатов — не о Баствик, а об адвокатах вообще, вьющих гнездышки на крови, рушащих или пытающихся рушить всю мою работу, издевающихся над правосудием, изводящих хороших копов. Но об этом немного, больше о навязанных пределах системы, не дающих мне исполнять мой долг.

— А что о ней самой? Какие-нибудь личные подробности?

— Для этого она слишком осторожна. У нее с самого начала был план — тот, который она осуществляет сейчас. Но она говорит, что знает, каково это — расти без семьи, самой выгрызать себе место под солнцем. Не знать похвалы, уважения. Здесь есть несколько упоминаний невнимания, заброшенности. Она не говорит о системе приемных семей, не прибегает к кодовым словам, выдающим приемного ребенка. Но я не исключаю приемную семью, государственную школу, какое-то нетрадиционное воспитание. — Ева вздохнула. — Еще вариант: ненависть к своей семье, заставляющая притворяться, что родных вообще не существует.

Она села за стол.

— Честно говоря, от всего этого мурашки ползут по коже. Теперь жду, что она напишет: мол, надеюсь, вы хорошо отдохнули? Отлично выглядите! А как шикарно вы смотрелись на премьере! Горжусь тем, как вы пристрелили убийцу и тем самым закрыли дело. Мне бы чувствовать, когда за мной следят. А я ничего не почувствовала.

— Следить можно по Интернету, — сказал Рорк. — Если она из законников, то ты можешь часто с ней пересекаться.

— И при этом не замечать. Об этом она и скулит в своих письмах!

Он покачал головой:

— Все ты видишь! Это один из твоих талантов. Если поймешь, кто она, то узнаешь ее. Не по имени, так хотя бы внешне.

— А вдруг все еще хуже? — Ева засопела. — Последний контакт был сразу после «храмового» дела. Тогда она много наговорила. Слова девушки — думаю, это и есть спусковой крючок. Как бы с ней самой не случилась беда в детстве. Надо копать в этом направлении. Вдруг это, — Ева встала и обошла экран со своим журналом, — надругательство! Вдруг она это чувствует? Она меня изучала, читала про меня, смотрела, приспосабливала к собственным нуждам. Она может что-то чувствовать, потому что сама испытала что-то в этом роде. Девушки. Может быть. В этом что-то есть.

— Необязательно. Мы с тобой тоже в некотором смысле были знакомы.

— Ты назвал нас «двумя потерянными душами».

— И она такая же. Избрала убийства вместо службы закону или деньгам, в отличие от тебя и меня. Каждый делает свой выбор, отказываясь от роли жертвы. Твой выбор — хотя я считаю тебя прирожденным копом — был защищать жертв. Она выбрала то же самое, пусть в своем, извращенном виде. Она защищает жертв и тебя.

— Она множит число жертв. Но я понимаю твою мысль. Вот и они, — добавила Ева, услышав шум, свидетельствовавший о появлении Пибоди и Макнаба.

— Они захотят поесть.

— Чушь! — Сначала она отмахнулась, а потом вспомнила, что на часах всего семь утра.

Вошла ее напарница со своим помешанным на компьютерах возлюбленным.

— Что найдете на кухне, то и ешьте! — скомандовала Ева, не дав им опомниться. — Только живо!

— Мы сейчас! — отозвался Макнаб и потащил Пибоди на кухню. Перед этим он успел ослепить Еву россыпью звезд на своей кричащей синей рубашке, заправленной в не менее кричащие зеленые брюки.

— Я пойду доделаю то, что не доделал, а ты поработай с ними, — сказал Еве Рорк. — Потом я уделю вам час.

— Это то, что нужно. Что там за шепелявая француженка?

Сначала Рорк ее не понял, потом заулыбался.

— Ты о Козетте? Козетта Деверуа. Главный киберинженер парижского офиса.

— Что значит «киберинженер»? — Она махнула рукой. — Неважно, я все равно не пойму, и не надо, раз у меня есть ты. И он. — Она указала на Макнаба, вышедшего из кухни с тарелкой блинчиков.

— Как делишки?

— Дождемся, пока сюда притащится Пибоди, тогда и расскажу вам обоим.

— Я вообще-то про Рождество и прочие приятности.

— Хорошо. Все это уже в прошлом. У тебя рубашка на батарейках?

Он ухмыльнулся, не переставая пожирать блинчики. Симпатичный, умные зеленые глаза, светлые волосы, завязанные в длинный хвост. Только тощий.

— Нет, на тепле организма. Когда я бодр, звезды горят.

Он повернулся к входящей Пибоди, сверкнув серебряными кольцами в мочке одного уха. Пибоди принесла тарелку с яичницей, двумя ломтиками бекона и кусочком поджаренного хлеба без масла.

— Прости, что задержалась. Никак не могла сообразить, чего хочу и что мне можно. Вот это — компромисс. Бекон мне нельзя, и все же…

Но Еву больше заинтересовала не ее еда, а обувь. Розовые сапожки сменили сапоги до середины бедра — тоже розовые, но с мерцающей пушистой оторочкой цвета свежевыпавшего снега. Подошвы сапог в дюйм толщиной были ядовито-зелеными.

— В чем это ты явилась? — спросила Ева.