— Сны, — созналась она. — Гадкие сны. Про Ледо, играющего в бильярд обломком кия, другой обломок которого торчит у него в груди. Напоминание, что первой сломала кий я. И что он помог мне выйти на убийцу «крота» Снукса. Немного, но помог. Еще мне снилась Баствик: опять она размазывала меня в суде.
Ева покачала головой и отхлебнула кофе.
— Убийца тоже снилась. Похожая на меня. Это из-за Хастингса: он сказал, что у нас с ней похожие глаза. Мы сидим, пьем вино. Вернее, пьет она. Между нами на столе огромная пузырящаяся пицца. Прямо дружеская трапеза! И она объясняет свои поступки: сколько убийц, насильников, педофилов, мужей, избивающих жен, выпустила бы на свободу Баствик, останься она в живых! Сколько людей воровали, грабили, убивали бы, чтобы раздобыть денег на товар Ледо! Разве я не вижу, какое благо она несет? Защищать и служить! Правосудие! Уважение к закону и к людям, защищающим закон!
Она умолкла, но Рорк знал, что она еще не выговорилась, что собирается с силами.
— Я говорю: убивать — не значит служить закону. Она наклоняется над столом, и все — вино, пицца — превращается в кровь. Она глядит на меня и говорит, что я сделала то же самое. Я убила своего отца. Она говорит это с улыбкой, как будто мы с ней — мирно болтающие подружки.
Она снова передохнула.
— Во сне меня охватила паника. Она не может этого знать! Откуда? Я говорю: ты ничего об этом не знаешь, а она улыбается и твердит, что все знает. Все обо мне знает.
Рорк взял Евину руку и поцеловал, чтобы ее успокоить.
— Она ничего о тебе не знает.
— Чувство было такое, что знает. «Ты убила Ричарда Троя, — говорит, — потому что у него была потребность убивать. Ты, как и я, знаешь, что значит поступать как должно и наслаждаться этим».
— Брось, все это не стоит выеденного яйца.
— Знаю. — Она встала, чтобы побороть наваждение ходьбой. — Мне было восемь лет, и он снова и снова меня насиловал. Таким пьяным, что мог бы меня убить. Я боялась, что так и произойдет. Я подобрала с пола ножик и воткнула в него. Это не то же самое, что убить того, кто не представляет опасности — тебя, еще кого-то. Это вообще разные вселенные. — Она запустила пальцы себе в волосы и заставила себя сесть. — Вот что я знаю, — тихо закончила она.
Он, не выпуская ее руку, притянул ее к себе.
— Ты не веришь тому, что она наговорила в твоем сне, но думаешь, что во все это верит она сама — или поверила бы, если бы узнала.
— Да. Она думает, что это делает нас с ней похожими. Она видит нас похожими, а это закрепляет сходство. Ей необходимо демонстрировать мне свою правоту, создавать некое партнерство. Разборчивость ей ни к чему, но она все же выбирает тех, в ком видела враждебность ко мне, тех, кто так или иначе причинял мне боль, наносил обиду. С ее сумасшедшей точки зрения. Господи, да если коп проживет день без боли и обиды, значит, он в этот день уклонялся от своих обязанностей!
Она поковыряла вафли у себя на тарелке. Хоть и стыдно отправлять их в мусорное ведро, у нее уже пропал аппетит.
— Она спрашивала, не прочь ли я сама выбрать следующего.
— Она думает, что знает тебя, и это отчасти верно — и во снах, и в действительности. Но одновременно она страшно ошибается.
— Зато я ее не знаю — в этом и проблема. Кусочки — еще не целое. Но я с ней познакомлюсь, пазл сложится. Разбужу-ка я Пибоди! — решила она и встала из-за стола.
Вытащив напарницу из теплой постели, Ева направилась в компьютерную лабораторию и занялась обработкой очередной партии готовых результатов.
Ей уже виделась формирующаяся закономерность. Отправив результаты на свой компьютер, она перешла к себе в кабинет. Она уже решила, чем займет Макнаба, требовалось только разрешение Фини.
Через открытую дверь, соединяющую ее кабинет с кабинетом Рорка, она услышала, как он переговаривается по громкой связи. У его собеседницы был пришепетывающий французский выговор.
Послушав их всего минуту, Ева пришла к выводу, что их терминология для нее непостижима, на какой бы язык они ни перешли.
За своим столом она стала сопоставлять последние результаты с теми, которые обработала вечером, потом занялась вероятностным поиском. Поразмыслив, записала свои умозаключения и разослала их Уитни, Мире и Фини.
Пришло время для отобранных писем. Она начала с самых давних. Август 2059-го, до расследования Icove. Тогда она еще не приобрела известности. Об одержимости не могло быть речи.